Мы в упор посмотрели друг на друга, оба удивленные тем, что я вообще заговорила, тем более в защиту моей матери, а заодно на одном дыхании призналась, что я экстрасенс.
– Хорошо, – сказал он. – Я не скажу и не сделаю ничего такого, что может ее расстроить.
Я кивнула. Его позиция «ничего не спрашивай и ничего не говори сам» была не чем иным, как перемирием.
– Спасибо, – поблагодарила я. – И не надо… – Я умолкла, подыскивая слова, но затем сдалась: – Не оставляй ее одну.
Отец посмотрел на меня исподлобья, и я увидела, что он пытается не спорить со мной.
– Я останусь с ней.
– Отлично. Я вернусь около пяти.
Отец вошел в дом. Я же не могла избавиться от чувства, что оставляю льва присматривать за ягненком. Но я знала: он позаботится о ней, а если понадобится, то и защитит. Кто бы ни преследовал меня, этот некто пока не трогает мою мать. Впрочем, мой опыт общения с мертвыми подсказывал мне, что они мало чем отличаются от нас, живых людей; а именно, как и мы, они способны на непредсказуемые поступки.
Выйдя из сада на дорожку, я обернулась на дом и поняла, что солнце стоит в нужной точке. Прищурив от слепящего света глаза, я внимательно рассмотрела витраж и окончательно убедилась в том, что это действительно оптическая иллюзия, картинка, состоящая одновременно из двух совершенно разных изображений. Одно было видно сразу, второе проступало, только если долго на него смотреть.
На первый взгляд это были случайные цветовые пятна и штрихи, но стоило мне прищуриться, как на стекле проступило изображение карты, которую я видела на фотографии: большой дом, водоем со странной головой ангела, стоящие на газоне фигуры. Но теперь, когда солнечные лучи упали прямо на стекло, стали четко видны все тонкие линии, которые невозможно было увидеть без солнечного света.
Щурясь и ругая себя за то, что не взяла очки, я попыталась понять, зачем была добавлена рамка из этих странных штрихов, какую функцию они выполняли, но так ничего и не поняла. Нужно поговорить с Ребеккой, подумала я, узнать, повезло ли ей найти какие-либо документы об этом окне. С другой стороны, я не решалась ей позвонить. То, что моя мать, взяв в руки дневник, увидела ее, стало шоком для нас обеих и только породило больше вопросов и еще меньше ответов. Кроме того, помнится, Ребекка говорила мне, что у нее есть срочные дела, и она сможет увидеть Ивонну не раньше следующей недели.
Выудив из сумочки телефон, я сфотографировала окно крупным планом, аккуратно вернула телефон на место, распахнула ворота и шагнула на тротуар, мысленно прокручивая пункты, которые мне нужно обсудить с Ивонной. Внезапно мне показалось, будто я услышала детский плач. Я замерла на месте и, наклонив голову, прислушалась. Сначала он прозвучал совсем тихо, так тихо, что я решила, что ослышалась.