– Никоему не дозволено сею волю чинити[508] в моём уделе. Без маво суда яти мужа вольна в холопы нелеть! – орал правитель, потрясая кулаками на сжавшегося боярина Кирияка. – Галичане на теих рядцев докуки слезны лещаша. Бесчинства твориша, поругания люты. Людие возропташа. В поруб тя самого верзити требно за детели тея.
– Княже наш, милостивец! – бросился на колени Кирияк. – Не губи слугу сея, в тщаниях[509] велия облазняхуся[510]. Верен те выну[511] яко пёс чепны. За тя в огнь и в воду верзнуся.
Князь погрузился в длительные раздумья. Все с нескрываемым интересом ожидали развязки.
– Доводность по сему ряду требно размысливати зельне и косно[512]. Повелеваю дьяка Варфоломея Коломнина учинити стареем[513] палаты тайны, а Кирияка Единца брещи[514] в порубе.
Княжьи гриди вывели опального боярина. С лавки поднялся небольшого роста чернявый дьяк с типичными южными чертами лица и исполнил полный достоинства поклон князю. Кажется, полку умнолицых начальственных людей при князе Юрии прибыло. Понадеемся, что внутреннее содержание нового отцова придворного будет соответствовать создавшемуся у меня о нём первому впечатлению.
– А ты почто мятущися[515]? – рявкнул князь на Анисима. – Забирай сея богатыря могутна и изыдите обое с очес моих.
Боярин Морозов во всех этих разборках не проронил ни слова. Выйдя из палат, помрачневший князь направился к лошадям. Я бросился вслед за ним с воплями:
– А как же с гудцами?
– Изузди сих мужей, коих княжич укаже, – бросил правитель сопровождающему его новому главе тайных дел.
Дьяк Варфоломей по внешним признакам напоминал итальянца, фрязина по-местному. Характерную внешность орлиноносого потомка римлян не в силах была спрятать ни борода, ни мурмолка[516]. Мне кажется, что если даже нарядить его китайцем, то он по-прежнему останется типичным итальянцем, пусть и в китайской одежде. Слова, между прочим, он выговаривал чисто и тщательно, без ожидаемого акцента. Выслушав мои пожелания, он тотчас же велел подручным доставить названных мною узников в палаты.
Спрятался за перегородку, так как не хотелось маячить перед пацанами своими регалиями. Ожидать их пришлось долго. Наконец их привели, измождённых, со спутанными как у лошадей ногами и связанными за спиной руками. Они шли поэтому медленно, семеня, опасливо озираясь. Подлый Единец, видимо после моего бегства, распорядился сидельцев спутать. Гудцов развязали. Варфоломей торжественно объявил, что государь самолично приезжал в кремель и повелел освободить невинных. Это надо видеть, как обрадовались парни, как стали обниматься, не сдерживая слёз радости, и благодарить доброго начальника. С трудом сдержался в своём потайном месте, чтобы не выскочить и не обнять дорогих моему сердцу людей. Новый глава тайных дел наделил освобождённых двумя деньгами, как и было со мной условлено. Пришлось одалживаться этими средствами для гудцов, которых вполне хватило бы на неделю обитания на постоялом дворе со всей кормёжкой. Я рассчитывал, что мне хватит этого времени, чтобы раздобыть побольше денег и окончательно примкнуть к ним.