После чего этот смазливый дьявол предложил мне договор, согласно которому, если я, во-первых, поклянусь беспрекословно ему повиноваться, во-вторых, откажусь от каких бы то ни было посягательств на русскую летчицу, он, лейтенант, у меня на глазах разорвет протокол дознания. Оказавшись за линией фронта, он лично намерен податься на север. К себе на родину. В Ригу. Правда, прибалтийские страны заняли сейчас русские, но в самом недалеком будущем они снова провозгласят себя свободными, независимыми государствами. С американцами и англичанами все давно обговорено, и они обещали полную поддержку. Гитлер предал балтийских немцев. Поэтому он, лейтенант, более не считает себя связанным присягой по отношению к этому главнокомандующему. Коль скоро я готов принять эти условия и скрепить свою готовность мужской клятвой, он может прихватить меня с собой, если понадобится — хоть до Швеции.
Я полюбопытствовал, что же будет с летчицей. Лейтенант оскорбился. Неужели я не заметил: в лице этой летчицы мы имеем дело с офицером? Уж как-нибудь он сумеет по-офицерски обойтись с офицером. Младший лейтенант женского пола — самая подходящая кандидатура, чтобы засвидетельствовать его, лейтенанта, достойное поведение как в случае, если его план удастся, так и в случае неудачи.
Итак, мой лейтенант зачислил летчицу в свою касту. В интернационал всех офицеров. Вот как для него все было просто. Правда, он добавил, что эта дрянь при первой возможности сведет с нами счеты, если мы не будем следить за ней в оба. Но чем больше времени она проведет в обществе двух немцев, тем больше она будет обесчещена в глазах своих людей. Пройдет как максимум две недели, и она сама начнет бегать за нами как собачонка. Я в этом очень усомнился. Но свои сомнения оставил при себе. И снова лейтенант прочитал мои мысли. Должно быть, я был для него прост как букварь.
«Если вас это не устраивает, ефрейтор Хельригель, или если вы намерены принести ложную клятву — здесь только бог нам свидетель, — у меня остается один выход: тогда я сам помогу отмыться тебе от греха».
Я понял, что это означает. Я знал, что это случится тут же, на месте. И что мне понадобится на секунду больше, чтобы нажать спусковой крючок. И тогда я именем бога и отечества принес клятву по обоим пунктам. После чего лейтенант у меня на глазах уничтожил протокол.
ЛЮБА РАССКАЗЫВАЛА ГИТТЕ: Оба немца вернулись через два часа. Мои часы со светящимся циферблатом они мне оставили и вообще все оставили, если не считать пистолета и документов. Каждые пять минут я криком звала на помощь. Я знала, что в этих местах мало кто живет. Овес почти заглушили сорняки. Я не сумела углядеть ни одного дома, ни одной колеи. Ни с воздуха, ни здесь, на земле. Наши наступающие части на полной скорости проходили такие места. И такие леса. Меня терзал страх перед мучительной голодной смертью. Привязанная за руки и за ноги, и еще — поперек груди, и еще — поперек бедер, я не могла сдвинуться ни на один сантиметр. Могла только чуть-чуть приподнять голову. Да и то с большим трудом. Моя тюрьма находилась в глубокой долине. Укрытая для обзора с воздуха. Они неплохо меня устроили. Устроили для мучительной смерти. Поэтому я, честно говоря, испытала большое облегчение, когда оба фрица вернулись. Я надеялась не мытьем, так катаньем избавиться от них. И готова была воспользоваться любым средством.