Знаешь, Гитта, я только теперь сообразил, что в одном очень важном вопросе неправильно тебя тогда проинформировал, ну, когда я сидел у тебя на краю постели и всю ночь напролет рассказывал. В тот раз я сказал тебе, что Люба носила длинную косу. Я неправду сказал, у Любы были коротко подстриженные волосы. Но ты, помнится, перед тем как лечь, заплела волосы в косичку. И желание, может быть, сентиментальное, снова ожило во мне. В кухонном фургоне, когда «великий мыслитель» задавал храпака, мне вдруг захотелось ощутить у себя на носу хвостик ее косы, которая давным-давно пала жертвой ножниц. И незаметно для меня на ее место выдвинулась ты. Я рассказывал про нее, а имел в виду тебя. Вот он, этот важный вопрос. И об этом нам бы надо еще раз с тобой поговорить. Чего же я тогда хотел от тебя, о чем мечтал? О чем-то вполне конкретном, только не находил ни верных слов, ни верного тона. Я мечтал, чтобы ты хвостиком косы провела по моему лицу, доказала свое доверие. Я мечтал с твоей помощью заговорить свободно. Я, Бенно второй, возмечтал сделаться Бенно третьим. Твоим мужем. Теперь твоим, и только твоим.
Ах ты, мой тогдашний муженек. И хорошенькая девушка. До тебя доходит все, как до жирафа. Быть бы тебе тогда попроще! Мой муж. Мой, и больше ничей. Но ты таким не был. Кем же ты был? Добросовестным занудой. Да, должно быть. Такой, если ему перевалит за сорок, и в самом деле уже перезрел для школьной парты. И не годится для молодой жены. А годится лишь для семейного альбома. И для какого-нибудь президиума. Вот попробуй, что ты увидишь? Мещанское самодовольство. Лицо, предмет, лунный пейзаж между самодовольством, сознанием силы и трусостью… Сиди, Бенно, не вставай.
Моя память сохранила слишком много срывов, которые были после великого начала. Я больше не говорила о тебе. Я говорила о том, который пришел после тебя. С высшим образованием. И так далее и тому подобное. Ах, будь ты попроще, мой муж, Бенно третий, может, это был бы мальчик. Или девочка. Или хотя бы всего лишь полная откровенность между нами… Это ты только теперь говоришь. На спине у забвения можно записать много красивых мыслей.
Твоя правда. Тогда я еще не хотела ребенка. Хотела для начала профессионально утвердиться. Завоевать положение. А уж потом завести детей. Двоих. И ты был со мной согласен. Неудачный договор. Если двое по любви сходятся, женятся, и мужу за сорок, а жена на пятнадцать лет моложе, и вдобавок крепкая и здоровая, тогда одно из двух: либо вообще отказаться от детей, либо заводить их сразу. Дети отнимают наши лучшие годы. Будь ты тогда моим мужем, моим, и больше ничьим, мы уже качали бы в люльке дитя и самое жизнь. А ты в ту пору все рассказывал, все рассказывал, и чем больше ты рассказывал, тем более чужим становился ты для меня. Тебя еще по рукам и ногам сковывала эта твоя история с Любой, патетически сковывала, скажем так. Мной овладела ревность к этой твоей великой любви. Фантазировать куда человечнее, чем слушать патетический рассказ скованного по рукам и ногам человека. Надо бы организовать курсы для женатых и вообще для пар. На добровольной основе. И чтоб на этих курсах один супруг рассказывал другому про свою первую большую любовь и про свою последнюю большую любовь и про свою последнюю большую, глупость. Предельно честно, предельно вдумчиво, предельно глубоко. И те пары считаются успешно закончившими курсы, которые по окончании либо еще крепче привяжутся друг к другу, либо поймут, что они не подходят друг к другу. Кстати, неплохая идея для второй телепрограммы. Мы, представители развитого социализма, вполне могли бы за это взяться. Но только чтоб прямой эфир. И не по бумажке. Представь себе: приглашают сразу тысячу пар. В большой зал. Во дворец Республики. Из всех слоев населения. Пары молодые и постарше. Потом выбирают из собравшихся одну пару. Эта должна выйти к рампе. Расслабьтесь, дорогие товарищи, давайте совместно насладимся часом полной правды…