Чтобы избежать их взоров, я стала водить глазами по пустым стенам. Кроме грязных лавок, здесь не было ничего, даже туалета (впрочем, это хорошо, делать это при них и возле решетки, через которую виден коридор, — тот еще был бы экстрим). Увидев дохлого таракана в углу, я сморщилась.
Одна из сокамерниц, оценив выражением моего лица, прямо-таки взбесилась. Поднявшись, она сплюнула на пол, сунула руки в карманы штанов, и заговорила, пялясь на меня чуть ли не с ненавистью:
— Смотрите, сучки, кажись, гостья к нам. Слышь, крошка, за что тебя?
— Ни за что, — ответила я правду.
Они расхохотались.
— Мы все тут ни за хрен сидим. Поди, скажи это этим козлам. — Она опять сплюнула.
— Я пыталась, — ответила я спокойно.
— Да что ты! — Она вразвалочку направилась ко мне. Впрочем, камера была небольшой, и скоро ей пришлось затормозить. — Что у тебя с лицом, крошка? — Ну вот опять. Очередное примитивное животное недовольно моим лицом. — Не нравится тебе здесь? Будешь плакать и звать папочку? — Она еще несла какую-то чушь, подобную этой, придираясь ко мне и обзывая всячески, пока ее глаза не опустились ниже. — О, гляди-ка, какие у нас шмотки! Как раз мой размерчик! — Не стоит озвучивать, каким матом я тогда крыла Таньку, вручившую мне вещички, размер которых колебался от сорок восьмого до пятьдесят четвертого. Глядишь, дала бы она мне мой сорок два — сорок четыре, все бы обошлось. Но то, что мерзкая сокамерница сказала дальше, прервало поток моих отнюдь не цензурных мыслей, ибо это было настолько ужасно, что… В общем, она заявила: — Давай меняться! — и в подтверждение собственноязычно сказанной фразы стала рьяно скидывать с себя обноски.
Весь ужас состоял не в том, конечно, что она передо мной раздевается, а в том, что обмен шмотьем предполагает не только раздевание, но и надевание. Моих вещей. Иными словами, мне, порядочной и стеснительной девушке, также предстоит раздеться. А потом, если я не захочу расхаживать голышом в сей юдоли зла, мне придется напялить на себя ту дрянь, что она с себя снимает. Короче, мне оставалось лишь одно.
Я подскочила к решетке, схватилась обеими руками за прутья и, неистово дергая их во всевозможные стороны, во весь голос надрывисто завопила:
— Помогите-е-е-е!!!
За несколько месяцев до этих событий
Он остро ощущал пульсирующий застой крови, не могущей продолжить свой естественный путь из-за перекрытия потока грубой тканью, сдавившей шею и вызывающей теперь удушение. «Смерть от удушья — как часто слышал я эту фразу, особо не вдаваясь в ее смысл? Теперь-то я понял, что это значит. Это не просто набор слов, это пытка, означающая грань между миром этим и другим. А есть ли он, другой мир?» Внезапная страшная мысль, пронзившая его умирающее сознание, придала сил для борьбы. Мужчина, вспомнив, что он когда-то в молодости усиленно занимался спортом, с трудом перекинул одну из рук с затянувшегося узла на шее чуть выше, потом то же самое проделал со второй рукой и из последних сил попытался подтянулся, а крепкая люстра угрожающе заколебалась под потолком. Со второй попытки ему это удалось, тогда, откашлявшись, он хрипло крикнул: