Даже сейчас я все еще люблю ее. С той самой бесконечной зимы, когда мне было десять лет и моя приемная мать Элеанор не выпускала меня на улицу. Я сидел весь день у окна, хотя от жара огня запотевали стекла. Мир за ними начинал казаться всего лишь размытой фотографией.
Но потом однажды Джульет и Матильда заскочили через парадную дверь, а я не повернулся, чтобы посмотреть, как они стряхивают снег с волос. Их щеки раскраснелись там, где кожа встретилась с морозом, и они обе были так полны жизни. Я продолжал рассматривать свою энциклопедию о птицах и подпрыгнул, когда Матильда подошла ко мне сзади.
– Тебе нравится наблюдать за птицами? – спросила она вежливо. – Джульет сказала, что ты следишь за ними из окна.
На мгновение я утратил дар речи.
– Да, – наконец сказал я. – Но зимой их часто не увидишь.
– Какая твоя любимая?
– Матильда! – спустился к нам голос Джульет, она была уже на полпути вверх по лестнице.
– Иду! – крикнула Матильда в ответ.
Но вместо этого выжидающе повернулась ко мне.
Я заикался, листал страницы, пока не нашел ту, на которую больше всего любил смотреть. Яркие краски нарисованной птички. Я показал ее Матильде, стесняясь, словно птичка была частью меня.
Она долго изучала изображение, рыжие волосы падали ей на глаза, пока она их не откинула.
– Матильда! – снова позвала Джульет.
Но она осталась рядом со мной. Кончиком пальца начертала контур птицы в тумане окна.
– Пока не придет весна, – прошептала она, и ее прикосновение оставалось на стекле еще долго после того, как растаял лед.
Прежде чем уйти, Беас осыпает меня Угольками, и я направляюсь на улицу, чтобы снять брезент с моей мишени и распаковать звезды. Сердце поет от радости нашего открытия, и мне приятно, что за последние шесть месяцев мне стало удобно держать звезды в руках. Я натренировала мышцы так, что бросок звезды за кончик больше не требует столько напряжения. Практикую упражнение снова и снова, с большего расстояния, пока звезды раз за разом не попадают в центр цели, день не меркнет, а тело не начинает болеть.
Майлз и миссис Клиффтон возвращаются из города только после ужина. Я уже переодеваюсь для сна, когда Майлз стучит в дверь.
– Айла, – говорит он, – пришло письмо.
Распахиваю дверь и как только вижу почерк папы, глаза наполняются слезами.
Вскрываю конверт. Интересно, как выглядел папа, когда писал письмо. Выросла ли у него жесткая борода теперь, когда никто не протестует, заявляя, что она колется.
За весь нынешний день письмо – лучшая новость.
Майлз прислоняется к косяку двери, пока я убираю письмо в конверт.