– Слушай, а может, я буду домашним животным? Ну, согласись, прикольный такой хомяк. Буду жить у Аленки. Или у племянницы. Она знаешь как хомяка хочет?
– Не прокатит, – ответил Владимир, накручивая на пластмассовую вилочку горячий доширак. – Кузя, тебя нет в мире. Ты не должен ни на что влиять, даже случайно.
– Да на что я могу влиять?! Я же хомяк!
– Все и всегда идет так, как должно. Иногда в механизме мироздания допустимы пробуксовки, но это как раз случай всех тех людей, которые не имеют особого смысла. А вот, допустим, о тебя споткнется человек, спешащий на работу, он пропускает свой трамвай и приезжает с опозданием на три минуты. А через два года в Финляндии происходит массовое убийство домашних животных. Об эффекте бабочки слышал?
– Э-э…
– То же самое, но в твоем случае это эффект хомяка.
Кузьма пошуршал у себя в гнезде, которое Владимир позволил ему свить на полке книжного шкафа, и затих. Но только на время.
– Постой-ка, Владик! Хочешь сказать, что все будущее мира записано в камне? То есть никакой свободы воли, выбора и всего прочего?
– Отчего же? Для тех, кто не ведает о том, как все работает, свобода воли полная. Знание определяет существование, чуешь?
– Маразм какой-то.
Владимир пожал плечами:
– Мир – это механизм, все детали которого работают, заставляя историю двигаться вперед. Каждый миг принимаются миллионы разных решений, каждое из которых ложится в общий порядок событий. Так все и происходит. Маразм – это верить, что все происходящее есть воля бога. Потому что всегда где-то происходит что-то ужасное. Помнишь, как взорвалась питерская подземка? Вот-вот. Люди творят всякую дичь друг с другом, и отдельные верующие начинают рвать на себе волосы, вопрошая: «Боже, за что?!» Бесят.
– То есть ты что, слышишь молитвы? А разве…
– Я могу слышать и видеть все, что говорится и деется в этом мире. По первому времени поток слов разрывал мозг в клочья, но потом я его обрубил.
Над головой художника на миг появился треугольный абрис с точкой в центре.
– Так вот, возвращаясь к эффекту хомяка, стоит какой-то важной шестеренке забуксовать в критический момент – и цепная реакция сломает все. Поверь, я много раз видел это. Я много раз делал это.
Кузьма уже слышал упоминания о том, что нынешнее мироздание лишь одно в череде многих погибших. В подробности Владимир не вдавался, но было видно, что мысли эти причиняли ему боль.
– Слушай, Владик, а тебе никогда не казалось, что у доширака запах и вкус напоминает подмышку?
– Чего?
– Подмышку потную.
Художник озадаченно посмотрел в тарелку. Спорить с Кузьмой в вопросах лапши было глупо, тот являлся экспертом, даже длиннопост про рамен у себя в бложике запилил весной семнадцатого.