Я достигла кухни, прощупала все стены и углы, затем встала посередине и поняла, что ничего больше не слышу. Выводов два: первый — звуки прекратились, второй — я удалилась от источника звука. Ну, это достаточно просто проверить.
Я вернулась в коридор, к нашей с Юлькой комнате, и остановилась. Сперва я ничего не слышала, но потом перестала на время дышать и была вознаграждена: до ушей донесся стон и два осторожных стука. Я поднесла кулак к стене и тоже постучала. Тихо так, дважды, тук-тук.
Пять секунд длились так долго, что показались вечностью. Наконец, в ответ мне были теперь уже три стука. Три аккуратных, боязливых стука. Я тоже постучала три раза по стене. На сей раз ожидание растянулось. Я стояла, стояла, прислушиваясь, но так ничего и не услышала.
Да что ж это такое?
Ладно, обследовать дом, так целиком. Никаких подполов, кладовок и скрытых помещений я здесь не видела. Дом состоит из кухни, коридора, нашей комнаты и комнаты Евдокии Карловны. И снова у меня два варианта: это либо из ее комнаты, либо снаружи.
Я сделала вперед несколько тихих шагов и приоткрыла дверь в спальню хозяйки. Старушка крепко спала, оставив свою челюсть в граненом стакане на тумбочке возле кровати. Слабый свет холодной печальной луны пробивался в комнату через незанавешенное окно и придавал стареньким, пожелтевшим от долгой носки вставным зубам очень неприятный, я бы даже сказала, зверский вид. Однако мне придется подойти к ним поближе, потому что ну очень хотелось выглянуть в окошко. Конечно, даже если кто-то там стоит и нарочно стонет и постукивает о стену, я его навряд ли различу во мраке черной ночи, и все же посмотреть в окно в данной ситуации казалось до ужаса правильным решением.
Я подошла к постели с тумбой, чуть наклонилась вперед и стала вглядываться в темноту улицы южного города. Н-да, ничегошеньки не видно. Ну что ж теперь, все, что от меня зависело, я сделала, а там уж как хотите.
Только я собиралась ретироваться из чужой опочивальни, как старушка заворочалась в постели, зашуршала периной, открыла глазенки и увидела меня, с длинными взлохмаченными после сна волосами, в белой пышной ночной сорочке.
— Господи, Иисус Христос, — начала она истово креститься. — К худу иль к добру?
— Чего? — удивилась я. Так, бабка приняла меня за домового. Или за призрак, за которым я сама полночи гонялась, поди разбери. Но от меня, как от представителя сверхъестественного мира, требовали ответа, потому я заявила тихим дрожащим шепотом: — К добру, конечно, к добру!
Пущай порадуется на старости лет. Все, моя миссия завершена, нужно откланиваться. Я резко крутанулась вокруг своей оси и, приседая и поднимаясь, типа плывя в воздухе (я же призрак!), покинула помещение.