Воспоминания о блокаде (Глинка) - страница 202


Тезисы разговоров: Равны ли люди? Вернее, можно ли их считать равными? Точнее, возможно ли, если спасти всех не удастся и речь идет о том, кого спасать в первую очередь, ответить – да, вот этого! И вот этих!

Вопрос этот праздный и непраздный. Как будто бы мы не можем и не должны даже умозрительно предпочесть одно человеческое существо другому, но, например, у военных трудности с ответом на этот вопрос отсутствуют… Армия не сможет сражаться без генералов – значит, генералов надо беречь особенно и первоочередно… Нужны армии и командиры полков, а значит, тщательнее, чем к остальным, надо относиться и к охране полковников… И так далее.

Столь же прямо и отчетливо эта же система распространялась у нас и на специалистов оборонной промышленности.

Но, кроме людей, профессией которых является война и изготовление оружия и которых в зависимости от их яруса в военной пирамиде, видимо, надо стремиться сберегать все крепче, есть и те, кто могут быть названы носителями культуры и искусств…

«Ослов и ученых на середину!» (Цинизм и государственный ум Наполеона.) У нас же – только цинизм. Спасают лишь тех спецов, которые нужны для ведения войны – конструкторов, военных инженеров, то есть нужных для сохранения власти силой. (А не умом, интеллектом, знаниями, величием духа…) Иначе бы спасали наравне или даже раньше военных философа, академика истории или филологии.

В этом смысле Екатерина и Александр I были выше. Мысль о просвещении, а не только о культе силы, сквозит постоянно.


От него ежечасно можно было что-нибудь узнать. И так было всю жизнь. Побывав в 1970-х туристом в Италии, я, решив поймать дядю, спросил его, каков, по его мнению, Рубикон. Маленькая речка, фактически ручей, ответил он, кто же этого не знает. Он почему-то знал, откуда появилось выражение «разводить антимонии», его нельзя было поставить в тупик, спросив, откуда появилось слово «бедлам», и уж совсем он поразил меня, когда я, как-то вычитав в справочнике, что в Союзе Михаила Архангела был почему-то Железнодорожный отдел, спросил дядю, слышал ли он об этом. И услышал в ответ:

– А как же. На Басковом переулке, 3. Неподалеку от того, где мы раньше жили.

– «Двенадцать стульев»? Талантливо, конечно, но ты представляешь себе обстановку конца двадцатых, когда вышла эта книга? Почему наш Андрей Валентинович из Пац-Помарнацкого стал просто Помарнацким? Отец был подполковником лейб-гвардии Павловского полка, вот почему! Слава Богу, Андрею удалось пересидеть какое-то время бухгалтером в Ленэнерго… А Исаевы, дядя Сережа и дядя Боря? Почему они рыли Беломорканал, а потом получили «минус семь» и оказались в Крестцах? Да потому, что у родителей был свой этаж на Суворовском! А Алеша Притвиц, у которого ты бывал в Херсоне? Я называю лишь тех, кого ты знаешь, и кто все-таки уцелел… У меня же список, сам понимаешь, другой… Смех над тем, что люди стараются скрыться, когда сословие их приговорено к уничтожению, – это смех специфический… А над чем потешаются авторы «12 стульев»? Над бывшим предводителем дворянства. Да по стране метались тогда в ужасе тысячи, десятки тысяч таких или подобных… Тут забегаешь… А что это за гогот по поводу бессловесных старушек в мышиных халатах? Сколько их было – этих всё потерявших к пожилым годам женщин. Всё – мужей, сыновей, родственников, имущество, жилье… А тебе нравится эта книга?