Маркиза, не терявшая из виду молодых людей, заметила, какое впечатление произвела на ее внучку прозаичность Эдуарда, и, хотя сама она не очень понимала, об отсутствии каких поэтических тонкостей у предназначенного ей молодого человека сожалела Сесиль, тем не менее от нее не укрылось, что прозаичность эта не делает ему чести, и маркиза решила унизить Эдуарда до конца; когда альбом был закрыт, она попросила Сесиль сесть за фортепьяно.
Сесиль впервые воспротивилась; она никогда не пела в присутствии Эдуарда: приезжая, он каждый раз видел инструмент и на нем множество нотных тетрадей, но ни разу не задал девушке ни одного вопроса по этому поводу. Однако теперь, когда маркизой было высказано предложение, он весьма галантно поддержал его, так что Сесиль пришлось уступить их настоятельной просьбе.
С пением произошло то же, что с рисунком: Эдуард аплодировал и громко восторгался Сесиль, но аплодировал и восторгался, как человек, который ничего не понял. В результате его неискренние похвалы и неуместные аплодисменты повредили ему в глазах Сесиль больше, чем если бы он хранил молчание.
Когда маркиза попросила внучку сыграть фантазию, которую она играла три или четыре дня назад, или, по крайней мере, что-нибудь подобное, Сесиль решительно отказалась. Эдуард из вежливости попробовал было поддержать маркизу, но так как он не отличался особой любовью к музыке, то не стал проявлять бестактность, настаивая; впрочем, надо сказать, даже если бы он и упорствовал, Сесиль не уступила бы: ей казалось кощунством петь для Эдуарда то, что она пела для Анри.
Поэтому ее охватило чувство глубокой признательности к матери, когда она, вернувшись вместе с г-жой Дюваль, своим присутствием положила конец настойчивым просьбам, которыми впервые по непонятной причине донимала ее бабушка.
Остаток дня прошел как обычно, если не считать очевидного беспокойства Сесиль, которое, несмотря на все усилия, ей так и не удалось скрыть. Впрочем, ее беспокойства никто не заметил, за исключением баронессы и маркизы.
Баронесса очень устала и, как только Дювали уехали, тотчас удалилась к себе; провожая ее до комнаты, Сесиль заметила, что время от времени мать поглядывает на нее с тревогой. Что означал этот настойчивый взгляд? Сесиль очень хотелось узнать у матери причину; раза два или три с губ ее уже готов был сорваться вопрос, и все-таки она так ни о чем и не спросила.
Баронесса тоже хранила молчание, только, прощаясь, обняла дочь крепче обычного, а целуя ее в лоб, подавила тяжелый вздох.
Опечаленная Сесиль медленно вышла из комнаты матери, собираясь пойти к себе, но в коридоре столкнулась с Аспасией. От имени своей госпожи та попросила Сесиль зайти к бабушке.