— Но ты же сказала мне свое мнение относительно Эдуарда.
— О! В отношении Эдуарда дело совсем другое, — возразила девушка.
— Да, я понимаю, — ответила маркиза, — Эдуарда ты не любишь, а…
— Бабушка! — воскликнула Сесиль, словно умоляя маркизу замолкнуть.
— А Анри ты любишь, — безжалостно продолжала маркиза.
— О! — прошептала Сесиль, спрятав голову в подушку г-жи де ла Рош-Берто.
— Полно! — произнесла маркиза. — Полно! К чему этот стыд? Тебе следовало бы стыдиться, если бы ты любила Эдуарда, а любить Анри вовсе не стыдно, это во всех отношениях достойный юноша, право, очень красивый кавалер, а как он похож на бедного барона д’Амбре, погибшего во время осады Маона.
Маркиза вздохнула.
— Но, бабушка! — воскликнула Сесиль. — Вы забыли о намерениях матушки в отношении Эдуарда? Забыли?..
— Дорогая моя крошка, у твоей матери и без того с головой не все было в порядке, а несчастье сделало ее просто безумной. Надо уметь противостоять обстоятельствам, а не поддаваться им. Твоя мать сказала тебе, что ты выйдешь замуж за Эдуарда, а я, дитя мое, я тебе говорю, что ты выйдешь замуж за Анри.
Подняв свою белокурую головку, Сесиль сложила руки и не отрывала от бабушки глаз, словно перед ней предстала Мадонна, обещавшая сотворить чудо, казавшееся невозможным.
Неожиданно раздался резкий звонок из комнаты баронессы. В ужасе вскочив, Сесиль поспешно вышла от маркизы и бросилась к матери.
Госпожа де Марсийи лежала без сознания; причиной обморока стал сильный кашель с кровью.
И опять Сесиль забыла и Анри и Эдуарда, забыла все на свете, думая лишь о матери.
Она дала ей нюхательной соли, а горничная смочила лоб больной холодной водой, и вскоре баронесса пришла в себя.
Первым ее движением было спрятать от дочери полный крови носовой платок, который она уронила, почувствовав себя плохо. Но Сесиль уже держала его в руке: это было первое, что бросилось ей в глаза.
— Бедная моя девочка! — воскликнула баронесса.
— Матушка! — прошептала Сесиль. — Ничего, ничего, вот вы и очнулись.
В эту минуту вошла мадемуазель Аспасия, чтобы справиться по поручению маркизы о состоянии баронессы.
— Мне лучше! Гораздо лучше! — отвечала больная. — Скажите матушке, что это минутный спазм, пускай она не беспокоится.
Сжав руку матери, Сесиль со слезами целовала ее.
Баронесса сказала правду — приступ миновал, однако каждый из таких приступов отнимал у нее много сил, поэтому, несмотря на уговоры матери, Сесиль не хотела уходить, и ночь она провела рядом с ней (горничная поставила раскладную кровать подле баронессы).
Только теперь Сесиль поняла, во что превратились ночи матери, беспокойные ночи: короткие промежутки лихорадочного сна не могли способствовать восстановлению ее сил, истощенных непрерывным кашлем.