При малейшем движении баронессы Сесиль устремлялась к ней, ибо глубокая, подлинная тревога поселилась на этот раз в сердце девушки. И баронесса, стараясь сдерживаться, страдала от этого еще больше.
Под утро, совсем выбившись из сил, баронесса заснула; Сесиль еще какое-то время бодрствовала, охраняя ее сон, потом, наконец, природа взяла верх над ее волей, и она тоже погрузилась в сон.
И вот тут-то Сесиль смогла понять, насколько мы не властны над снами, ибо, едва закрыв глаза, она забыла обо всем, что случилось, и перенеслась из комнаты матери в великолепные сады, наполненные цветами и птицами; однако по непонятной, загадочной причине, объяснения которой ее разум и не пытался доискиваться, принимая результат как должное, аромат цветов стал языком, а пение птиц — речью, которые Сесиль прекрасно понимала, но не интуитивно, как на земле, а в силу более совершенного склада, смутно ощущая при этом, что она находится на Небесах: цветы и птицы восхваляли Господа.
Потом вдруг, не ведая, откуда он явился, и не почувствовав его приближения, Сесиль взяла Анри за руку.
Только рука и тело его казались бесплотными; к тому же Анри был очень бледен.
Анри смотрел на нее с бесконечной нежностью, и Сесиль заметила, что может видеть свое отражение в глазах того, кого она любила.
Она прижала руку к собственному сердцу: ее сердце больше не билось; затем чей-то голос прошептал ей на ухо, что он и она мертвы.
В самом деле, Сесиль мнилось, будто в ней не осталось ничего земного. Она видела предметы насквозь; взгляд ее проникал за густую листву деревьев, стены вставали точно из пара, и все предметы были прозрачными; казалось, всюду, где она прогуливалась, обретались лишь бесплотные души, сохранившие, однако, свою земную оболочку, за исключением связанной с ней непрозрачности.
Внезапно ей почудилось, будто навстречу идет женщина под вуалью, похожая на мать. По мере приближения этой женщины Сесиль убеждалась в своей правоте; только женщина не шла, а скользила, и вместо платья на ней был саван. Еще раз взглянув на нее и на Анри, Сесиль поняла, что они все одеты в погребальные одежды. Тем временем мать приближалась. Наконец сквозь складки вуали Сесиль разглядела черты ее лица.
— О матушка! — воскликнула она, пытаясь обнять тень. — Мне кажется, мы теперь очень счастливы, ведь мы все вместе умерли.
При этих словах, произнесенных во сне, наяву послышалось такое отчаянное рыдание, что Сесиль открыла глаза.
Теперь уже баронесса стояла у ее кровати, бледная, как призрак, одетая, словно покойница, и прозрачная, будто тень.