– Безопаснее? – переспросила я.
– На случай, если его уроним. – И добавил в ответ на мой взгляд: – Чего мы не сделаем.
Беккет привязал к раме шесть ремней, чтобы мы могли ухватиться за раму одной рукой, пропустить ремень себе через плечо и взяться за него другой рукой.
– Оберните конец ремня вот так. – Он продемонстрировал, что надо делать. – И выпрямите локоть.
«Это поможет, – подумала я. – Но не слишком».
Едва Беккет произнес: «Поднимаем на счет три… один, два, ТРИ!» – и я ощутила реальный вес, который нам придется нести следующие три мили, в гору и под гору, мои мышцы взмолились: «Нет! Опусти!»
Но я этого не сделала. Потому что никто другой этого не сделал и потому что другого выбора не было.
– Он слишком худой, чтобы быть таким тяжелым, – сказал вдруг Мэйсон.
– Прибавь вес рам. И спальных мешков.
– Весит он, вероятно, фунтов сто восемьдесят, – сказал Беккет. – Прибавь рамы, и думаю, получится двести. Может, больше.
– Ну так должно приходиться всего по тридцать фунтов на брата. Или около того.
– Да не так страшно.
Но было еще как страшно.
Не успели мы еще добраться до развилки на первоначальной тропе, плечи у меня горели, так сильно в них врезался ремень, а рука, вокруг которой он был обернут, посинела и запульсировала. Беккет предсказывал, что нам потребуется большая часть дня, чтобы выйти к началу маршрута, ведь тем, кто носит рюкзаки, в буквальном смысле придется пройти расстояние дважды – один раз с собственными рюкзаками и второй с рюкзаками тех, кто несет носилки. Мы, конечно, будем двигаться медленней – ради Хью и нас самих. Без сомнения, это было самое изнурительное, что я когда-либо требовала от своего тела.
«Думай о чем-нибудь другом», – пыталась приказать себе я. Беккет советовал обратиться к любимым людям. К кому-то, кто нас любит. Я постаралась вообразить, что впереди стоит Нейтан, подбадривая меня, как зритель на марафоне. Но это было слишком трудно, не говоря уже о том, что слишком глупо. У меня не оставалось сил на игру воображения, и я не могла поверить, что Беккет такое предложил – и вообще пытаться сделать две вещи зараз было еще труднее, чем по отдельности.
И вот тут Джейк сделал нечто совершенно неожиданное: завел маршевую кричалку.
До того мы рывками брели по треку, напирали и тянули носилки каждый в свою сторону, хромали, дергали и мучились, а голос Джейка зазвучал вдруг настолько громко и сильно, что мы разом выровнялись.
С уверенностью заправского сержанта на плацу, какую обычно видишь в кино, Джейк начал выкрикивать:
– Ать-два, левой! Ать-два, левой!