– Мальчик, – горестно повторял Михаил, вспоминая, как горделиво прежде нес себя на прогулке с хозяйкой красавец хаски. – Тебе тоже плохо?
Мальчик вдруг осторожно потянул его зубами за рукав, потом отбежал и оглянулся, словно зовя за собой. Михаил двинулся следом. Пес вел его во дворы, остановился у неприметной двери в какое-то невысокое сооружение – щитовая, что ли? И начал скрестись возле нее, жалобно повизгивая. Михаил на всякий случай постучал. Тишина. А Мальчик все так же скребся, словно хотел вырыть подкоп. Михаил стукнул еще раз, даже крикнул: «Откройте!», понимая, насколько глупо это звучит. Но кому тут было дивиться на его глупость? И вдруг сзади раздался голос:
– Бросай оружие!
Михаил, чуть помедлив, подчинился, прикидывая, сколько их – один, двое, стоит ли сопротивляться. Решил, что нет. Его обыскали, затем связали руки за спиной. Один из нападавших постучал в дверь – три удара подряд, пауза, потом еще три. Замок щелкнул, дверь отворилась. Михаила втолкнули внутрь. В предбаннике развязали, велели снять химзу, потом отвели дальше по коридору. Он оказался в небольшом помещении, где к нему обернулись несколько человек.
– Привет, выжившие! – наигранно-бодро сказал он. Ему отозвалось несколько голосов, в которых было изумление пополам с недоверием. Да, теперь, видно, незваных гостей не слишком жаловали.
Когда глаза привыкли к свету небольшой лампочки, свисавшей с потолка на шнуре, гость разглядел обстановку – деревянные табуретки, массивный стол. А за столом…
– Дядя Гена?
– Мишка, ты, что ли? Ну и дела!
Пенсионера дядю Гену Михаил в прежней жизни не раз встречал где-нибудь в одной из беседок возле Сетуни задумчиво взирающим на воду, перекидывался парой слов. Двое мужиков, скрутивших Михаила на подходах, были ему незнакомы, дядя Гена назвал их имена, но они тут же вылетели у парня из головы. Впрочем, кажется, одного звали Андреем. Он присел к столу и тут же закашлялся, маленькая девушка-азиатка подала ему воды. Парня, сидевшего поодаль, Михаил помнил. Игорь, или Гарик, как его звали друзья, общался раньше с Ланкой. Это был добродушный мажор, щеголявший в фирменных шмотках, ничего, казалось, не принимавший всерьез и по любому поводу отпускавший шуточки. Теперь он выглядел не таким беспечным – в потертых джинсах и заношенной темной толстовке с капюшоном, со спутанными отросшими русыми волосами, и все же Михаилу показалось, что даже Катастрофа не настроила его на серьезный лад. Маленькая азиатка Гуля раньше убиралась в подъездах. Эту молчаливую девушку Михаил прежде едва замечал. Еще одна девушка, сидящая в углу, показалась ему знакомой, и приглядевшись, он узнал Устинью, одну из первых красавиц района. Эта надменная особа прежде проходила мимо них с Ланкой, даже не удостаивая взглядом. Однажды Михаил слышал, как она жаловалась Гарику на имечко, каким наградили родители, и просила называть ее Тиной. Родители ее и впрямь, на взгляд Михаила, перестарались, отдав дань моде на старинные имена. Устиньей могли звать деревенскую девчушку, замотанную в платок, а не гламурную барышню. Но боже, в каком она теперь была виде. От прежнего лоска ничего не осталось. Русые волосы, прежде блестящие и ухоженные, идеально уложенные, теперь свалялись, лицо осунулось, она куталась в какие-то грязные ошметки одежды. Казалось, ей все давно безразлично. Она нехотя подняла голову, скользнула равнодушным взглядом по Михаилу и вновь закрылась ладонями. Но потом опять взглянула, и в глазах мелькнул проблеск интереса. Подсела поближе, оказавшись рядом с парнем, тоже немного знакомым Михаилу – тощим, невзрачным, замкнутым Федором, приятелем Гарика. Федор выглядел каким-то чересчур сосредоточенным, словно решал в уме важную задачу, но когда девушка оказалась рядом, брезгливо поморщился.