А еще эта спина, черт ее дери… болит нестерпимо после целого дня, проведенного на ногах. И кажется, раньше такого не ощущалось.
Он боялся — хотя никогда бы в этом никому не признался, — что достиг максимума в своем самовыражении и в дальнейшем его ждет лишь неспешный спуск с горы; что он уже изведал все лучшее, что судьба припасла для него. Разве у слова «стареть» есть другое вразумительное значение, кроме как «тащиться к неизбежному»?
От дальнейших мучительных размышлений его отвлекло гудение телефона. На экране возникло лицо Бекс. Он улыбнулся и покачал головой.
— С днем рожденья тебя-я-я, — пропела она, как только он ответил. — С днем рожденья тебя…
Дождавшись, пока она, отчаянно фальшивя, закончит свое выступление, он любовно буркнул в трубку:
— Мне кажется, я знаю, от кого у Рен сомнительные способности к пению.
— Только потому, что сегодня твой день рождения, — нарочито сердитым тоном ответила сестра, — я не намерена давать тебе спуску!
Хью почесал седую щетину.
— Скажи, это пройдет?
— Ты о чем?
— Об этом ощущении… начала конца.
— Хью, — от души рассмеялась она, — да я бы все отдала, чтобы мне опять стало сорок. Ты, наверное, видишь меня уже одной ногой в могиле?
Бекс была на четырнадцать лет старше, но он никогда не считал ее старой.
— Ты не старая, — сказал он то, что думал о ней.
— Сам такой, — парировала Бекс. — И как же ты, старикан эдакий, намерен отметить это знаменательное событие? — тут же съязвила.
— На службе, выполняя свой долг, — прозвучало без всякой выдумки.
— Ну… это скучно, — уныло оценила Бекс. — Ты должен совершить нечто… неординарное. Пойти на урок сальсы, например. Или заняться каким-то другим экстримом.
— О как! — Хью принял озабоченный тон. — Мне надо серьезно подумать об этом.
— Да! — подхватила Бекс. — Где твоя страсть к приключениям?
— Привязана к чеку на зарплату, — пояснил Хью и поднялся. — Сегодня, как и в остальные дни.
— Возможно, ты ошибаешься, — возразила Бекс. — Быть может, сегодняшний день станет поистине незабываемым.
Он отнес пустую тарелку в раковину и пустил воду, как поступал каждое утро. Сразу сгреб жетон и ключи от машины и согласился, выключая воду:
— Быть может.
Каждое утро Джанин просыпалась и молилась с мыслью о своем нерожденном ребенке. Она знала, что многие ее бы не поняли или назвали бы лицемеркой. Наверное, она ханжа. Но для нее молиться означало загладить вину — вот она и заглаживала.
Зайдя в ванную, она стала чистить зубы и не переставала думать о главном для себя. Среди противников абортов были те, кто скорее себе руку отрубят, чем изменят своим взглядам. Но она могла хотя бы попытаться донести до них, каково ей было.