Но она понимала и большее. Первый раз бывает только однажды. В ее жизни и без того довольно воспоминаний, которые не стоило хранить: о том, например, что она единственный ребенок в классе, подписывающий открытки на День матери своей тете. Или о том, как она, красная как помидор, объясняла отцу, почему звонит ему из медпункта, если у нее не грипп, а «просто месячные».
Так не стóит ли самому выбрать себе воспоминание и вообразить его идеальным?
Автобус подъехал к остановке, тяжело выдохнул, затормозив, и распахнул двери. Рен стала пробираться по салону, мимо спортсменов, умников и форменных «ботанов», и, скользнув, слава богу, на свободное место, прижалась щекой к прохладному стеклу. В следующий раз, едучи в этом автобусе, она уже будет той, кто принимает противозачаточные таблетки. Интересно, а сколько еще девчонок в автобусе принимают эти таблетки? Просто любопытно, кто из едущих вместе с ней уже занимается сексом? И распирала ли их тайная гордость, как ее сейчас?
Когда-нибудь она расскажет папе, что уже не девственница, — только не раньше, чем лет в тридцать, уже будучи замужем и родив ребенка…
Пока автобус пыхтел по направлению к школе, Рен размышляла о том, что, быть может, в некотором роде это и есть подарок отцу на день рождения. Пусть продолжает думать, что она принадлежит только ему.
Хью исполнилось сорок, и сейчас, положив руки на стол по обе стороны от тарелки с завтраком, который приготовила для него Рен и который он съел до последней крошки, Макэлрой ощутил каждую минуту своего возраста. Ты думаешь, что в сорок — раз, и возникнет какая-то невидимая линия между вчера и сегодня, свидетельствующая о том, что ты так безнадежно стар. Но все не так просто. Ты все так же направляешься на то же рабочее место, с тех пор как стал полицейским. Ты все так же остаешься отцом-одиночкой. У стола все так же продолжает шататься ножка, которую починить надо было еще на заре текущего столетия. Единственная новость — седина в щетине — вот без нее, да, он мог бы с легкостью обойтись.
Хью полагал, что наступил тот возраст, когда любой мужчина начинает задаваться вопросом: сделал ли он что-то такое, что останется его личным следом на земле? Если он сегодня умрет, что скажут на его похоронах? Естественно, в силу своей профессии он, кажется, менял жизнь людей к лучшему. И, конечно же, он ни на что бы не променял минуты, проведенные с Рен. Но гением-то он не был: не изобрел альтернативу традиционным видам топлива или прибор для путешествий во времени; никогда не боролся за мир во всем мире. Он предполагал, что, если каждый человек в своей повседневной жизни будет стремиться к лучшему, тогда чаша мировых весов склонится в сторону добра, а не зла, но все равно ведь эта повседневная жизнь не перестанет быть такой, ну… приземленной, что ли.