…Он тогда — себе назло — потаскался еще с рукописью по издательствам, по журналам. Круг замкнулся, отдавать стало некуда. Но притом дотаскался до конкретного результата.
В газетенке одной тиснули про него аж целый подвал. Наверное, те газетеры Маяковского в буквальном умысле понимали, ехидство его, капиталу адресованное, приняли за догму: «Этика, эстетика и прочая чепуха — просто… женская прислуга». Этикой тут пренебрегли — не книгу долбали, а рукопись, такого и при Бенкендорфе не числилось. Дробили сильно, этак вкусно дробили: «В дни, когда советский народ под мудрым руководством… Наш некогда известный прозаик занимается созерцанием собственного пупа… Выворачивается наизнанку… Советские люди отвергают…»
Водкой он разжился в изрядном объеме, Татьяну к подруге ночевать спровадил, запалил печь, изодрал рукопись. Ворох бумаги лежал на полу — оскверненные, оплеванные, опоганенные листки; доконает бутылку, сунет обрывки рукописи в раскаленную пасть печки. Огонь, известно, от любой скверны очищает.
Тут его и застигла, неожиданно возвратясь — чуяла неладное, — Татьяна.
Неделю потом она раскладывала кусочки, склеивала все четыре экземпляра, бегала к переплетчику, одела в коленкор — сейчас темно-синие книги томятся на дне чемодана. Пускай томятся. Ежели переплести все насочиненное-ненапечатанное — наберется полтора десятка томов. Полное собрание… Кому нужны? Да — никому. Помрет — Татьяна станет хранить, уйдет и она — выкинут на помойку…
Машинка скрипит кареткой, буква «м» застревает, приходится поправлять клавишу, палец в краске от ленты…
На пороге в облаке пара, точно Саваоф, появляется шустрик-управдом.
— На работу собираетесь, товарищ писатель? — вопрошает он.
— На службу, — отвечает Федосей Прокофьевич угрюмо. — Работа у меня здесь, за столом.
— И работайте на здоровьичко, — ласково журчит шустрик. — Времени теперь прибавится. Вот со служебной квартиркой как… Освобождать придется.
Протягивает листок.
«Как не соответствующего занимаемой должности, за халатное отношение к служебным обязанностям уволить с выплатой выходного пособия младшего дворника гр-на…»
— Окончание на обороте. С месткомом согласовано, — подсказывает шустрик, но Федосей Прокофьевич не читает. Скидывает кожушок, швыряет на пол голицы.
— Нам писатели не требуются, нам дворники нужны, — сообщает шустрик. — А сегодня извольте отработать. Жалованье пока идет. До завтрева…
— Катись-ка ты, — говорит Федосей Прокофьевич.
Очень обстоятельно разъясняет.
— Пя-сатели. Художники слова, — подытоживает бывшее начальство, прослушав с интересом. Вздыхает почти восторженно. — А квартирку придется освободить. В двухнедельный срок.