Вечная слава героям, павшим в боях за свободу нашей родины!
Боевые друзья-однополчане».
За обелиском — березки. Вокруг — скрепленные цепью якоря. На мраморе список фамилий.
На окраине Петродворца, за оврагом, разделяющим Старый и Новый Петергоф, неподалеку от братских могил моряков и солдат, в двадцатый год победы над фашистской Германией поднялась десятиметровая стела из серого гранита. «На этих рубежах в 1941–1943 годах воины Ленинградского фронта и моряки Балтийского флота в жестоких боях с немецко-фашистскими захватчиками отстояли Приморский плацдарм. Отсюда и со стороны Пулковских высот в январе 1944 года начался разгром врага, завершившийся освобождением Ленинграда от блокады. Вечная слава героическим защитникам Ленинграда».
Там, где у Ропши и возле Красного Села, в районе Гостилиц и Петродворца в сентябре 1941 года проходила линия обороны, усилиями многих тысяч ленинградцев высажены парки и сады, воздвигнуты монументы. Они-то и составляют в своей совокупности величественный мемориал — Зеленый пояс Славы. Он начинается от Петродворца и уходит к Копорской губе, в даль бывшего Ораниенбаумского плацдарма.
Надписи на памятниках говорят: здесь сражалась морская пехота, бились насмерть воины 8-й армии, бойцы народного ополчения, курсантский батальон.
«Приморский», «Атака», «Якорь», «Январский гром», «Дальний рубеж», «Берег мужественных» — все эти названия могли бы стать заголовками стихов, здесь ими названы поэмы из гранита и бетона. И под каждым спят герои!
Фашисты пытались перед уходом уничтожить следы своих преступлений. Обугленная лепка парадных залов дворца, стены школы, превращенной в концлагерь, где на штукатурке пленные выводили перед расстрелом слова прощания, все было предано огню. Мертвые молчат, должны молчать и камни.
Но удар советских армий был так стремителен, что гитлеровцам не удалось довести до конца свои злодеяния.
Молодой советский офицер переступил порог помещения, где сложены были штабелями книги из дворцовой библиотеки, предназначенные, очевидно, для отправка в Германию.
Стекла огромных окон плавились от огня, серые капли, словно слезы, застыли на почерневших рамах. Лютый январский холод успел уже выстудить опустошенный зал. Командиру показалось в первую минуту, что книги целы. Можно было прочитать на листе раскрытого фолианта ровные ряды букв.
Но стоило дотронуться до страницы, стоило зимнему ветерку ворваться в выгоревшее помещение, и слова на сожженной бумаге распадались, исчезали.
Может быть, с подобными страницами приходилось иметь дело нам, когда мы по клочкам собирали историю исчезнувшего петергофского десанта.