Львов, бросив полный ненависти взор в сторону вражеского стана, произнёс:
— Утром сызнова полезут. Продержаться бы, глядишь, и помощь подоспеет: Воротынский ли из Серпухова, Булгаков с Голицыным из Тулы, иль Трубецкой с Телятевским, а может, и сам государь с полками пожалует.
Хворостинин мыслил иначе:
— Утра дожидаться не станем, ночью сами на них пойдём. Бивал воевода Назар Глебов крымчаков под Заразском малыми силами, и мы побьём. Дороня, зови голову стрелецкого, приказчика городового, сотников да старост посадских. Будем думу думать, как супостата одолеть...
* * *
До полуночи вервием подняли на стены беглого пленника, привели к князю. Беглым оказался десятник Куницын. Босой, без тегиляя и шапки, с синяком под глазом, он был похож на кабацкого пропойцу. В свете пламенников его лицо казалось страшным.
— Здрав буде, князь Дмитрий Иванович. Признал ли? Василий я, Куницын, сын дворянский, у воеводы Фёдора Басманова посыльным был.
— Молви, о чём речь хотел.
— С вестью к тебе явился. Крымчаки наш острожек сожгли, всех побили, меня в полон взяли. Татарский воевода, Саттар-бек, отпустил, велел передать, что войско его несметно и если жителям Заразска дорога жизнь, то пусть уходят беспрепятственно, а город отдадут ему.
— Устрашить нас желает. Только не боимся мы войска его и посулы нам не нужны. Обможется бек без града.
— Грозился, коли противиться станете...
Десятник не успел договорить, как из-за спины Хворостинина вывернулся Дороня, ухватил, смял на груди Куницына рубаху:
— Где Севрюк, сотоварищ мой!
— Отцепись, вепрь смердящий! На меня, на дворянского сына, руку подымать! Ах ты порченой! Да я тебя...
— Отпряньте, олухи! — Громовой голос князя охладил пыл драчунов. — Чай, не Масленица и не Троицын день, кулачные бои устраивать! Забойство учинять не дам! Об отчине думать надо. Почто пря у вас?
Дороня ответствовал первым:
— Десятник обвинил меня и сотоварища моего в измене. Только вести наши правдой оказались.
— О ту пору человек в острог прибежал, иные вести принёс. А он, — Куницын кивнул на казака, — мнится, беглый вор и разбойник, оттого у него уши резаны.
Казак ожёг десятника взглядом:
— Молчи, ябедник! Не совестно уста кривдою поганить?
— Так ли это? — Хворостинин вперил взор в Дороню.
Дороня отвёл взгляд:
— Оговор. Казак я, вольный.
— Ладно, о том после потолкуем. Ярость свою врагу покажите. А войска несметного мы не боимся. Войско не числом сильно, а духом.
— Позволь, князь, прежде узнать, что с моим сотоварищем стало? Севрюк мне вместо брата старшего был.
— Поведай, — бросил Хворостинин десятнику.