Ада Кортни весь этот день сидела дома на Проти-стрит. Она твердо отвергла любые призывы присоединиться к тому или другому лагерю и своим девушкам запретила даже думать о выборах. Любые политические разговоры в ее доме жестко пресекались. Шон попытался нарушить это правило, и она немедленно выставила его за дверь. И только когда вмешалась Руфь, а Шон униженно попросил прощения, ему позволили вернуться. Ей решительно не нравилась вся эта возня; она считала, что участие членов ее семьи в избирательной кампании, когда они не только выставляют свои кандидатуры на государственный пост, но, страшно сказать, соперничают друг с другом в этом, – дело неблагородное и унижающее их достоинство. Ее недоверие и глубочайшее презрение к правящим кругам и чиновникам родилось еще в те времена, когда городской совет решил поставить на Проти-стрит уличные фонари. На следующее их собрание она явилась, вооружившись зонтиком, и тщетно они пытались убедить ее в том, что уличное освещение не привлекает комаров.
Как бы то ни было, Ада стала единственным человеком в округе, кто саботировал выборы. С самого утра до пяти часов вечера, когда избирательный участок закрывался, площадь заполняли толпы, и, когда запечатанные урны для голосования с помпой отправили на железнодорожный вокзал, многие сели на этот же поезд и отправились в Питермарицбург, чтобы принять участие в официальном подсчете голосов.
День сопровождался всеобщим нервным напряжением, поэтому измотанные Руфь с Шоном, оказавшись в номере гостиницы «Белая лошадь», очень скоро уснули в объятиях друг друга. А к утру на город обрушилась великолепная гроза. Не сразу проснувшись, Руфь беспокойно зашевелилась во сне и вдруг поняла, что они с Шоном дождались наконец своего часа. Шон проснулся одновременно с ней, и ему хватило всего нескольких секунд, чтобы понять, что происходит. Он оказался не менее ошарашен, и оба тут же энергично принялись за дело. Уже на рассвете Руфь не сомневалась, что зачала сына, хотя Шону казалось, что говорить с такой уверенностью еще рановато.
Приняв ванну, все еще охваченные свежим чувством близости, они позавтракали в постели. Руфь, в белой шелковой рубашке, с блестящей массой черных волос, распущенных по плечам, с белой кожей, светившейся так, словно ее только что натерли щеткой, являла собой само очарование и действовала на Шона крайне возбуждающе. Поэтому неудивительно, что в городскую управу они явились довольно поздно, заставив сторонников Шона изрядно поволноваться.
Подсчет голосов был в полном разгаре. В огороженной канатами части зала за столами, заваленными стопками небольших листочков бумаги розового цвета, молча сидели члены избирательной комиссии. Над каждым столом висела табличка с названием района и именем кандидата, а между столами расхаживали бдительные наблюдатели.