Дорогой Эван Хансен (Пол, Эммич) - страница 23


Никакого секса.

Это было домашнее задание.


По какому предмету?


По дополнительному.


А я-то тут при чем?


Я не знаю, с кем еще поговорить.

Ты – мой единственный друг семьи.


О боже.


Не знаю, что делать.

Он украл мое письмо

И два дня не появляется в школе.

Это дурное предзнаменование для тебя.


И Зо тоже.


???


Что он собирается сделать с письмом?


Кто его знает?

Коннор – совершенно безбашенный.

Помнишь второй класс?

Он швырнул принтер в миссис Г.

Потому что его не поставили первым в шеренге.


Я забыл об этом.

Не хочу, чтобы он показывал

кому-нибудь письмо.

Думаешь, покажет?


Он разрушит твою жизнь с его помощью.

Я бы обязательно это сделал.


Да, если подумать, я, наверно, все-таки предпочитаю фильтрованную честность.

Перед тем как Коннор прочитал мое письмо, у нас с ним был вполне корректный разговор. Казалось, он огорчен тем, что толкнул меня днем раньше. Я хочу сказать, он не обязан был подходить ко мне и отдавать письмо. Или писать свое имя на гипсе. Все было в общем-то классно.

На экране появляется фотография, присланная Джаредом: роскошная, тощая, как бритва, девица прислонилась к кирпичной стене, на один глаз падают растрепанные ветром волосы, она вызывающе смотрит прямо в объектив.


Кто это?


Израильская цыпочка, о которой я тебе говорил.

Я с ней замутил.


Единственный раз я видел, чтобы девушка так придерживала край юбки, на рекламе одежды. Он, должно быть, взял это фото из какого-то каталога или еще откуда.


Красивая. Почти как модель.


Да, она подрабатывает моделью.

Определенно лучше, чем все лето

тусоваться с деревьями.

Кому придет в голову быть лесником?


Стажером лесника.


Еще хуже.


Мне предложила это школьный психолог. Ну, мы с ней в прошлом году разрабатывали план моего поступления в колледж, и она дала мне список летних занятий, которые будут хорошо смотреться в заявлении. И вообще, стажер лесника – это, как я решил, единственное подходящее для меня дело.

Когда я рассказал об этом доктору Шерману, он отреагировал не так, как я надеялся. Его обеспокоило, что я возьмусь за старое – буду убегать от мира вместо того, чтобы вливаться в него. Я признался, что одна из причин, по которой я остановился на таком занятии, – возможность быть наедине с природой. В итоге оказалось, работа заключается не только в этом, но доктор Шерман был прав. Лето вне моей обычной жизни способствовало стрессовому состоянию, наступившему, когда мне пришлось вернуться к ней. К середине августа я начал впадать в панику из-за того, что лето кончается и близится новый учебный год.

Я понял также, что если я избегаю людей, то моя тревога не становится слабее. В лесу мне опять-таки приходилось жить с самим собой.