Захлопываю ноутбук и снова вижу имя Коннора на гипсе. Он издевается надо мной издалека. Пытаюсь соскрести буквы с гипса ногтями. Совершенно бесполезное занятие.
Подхожу к окну. На улице совсем темно. Большей частью я всегда предпочитаю дню ночь. Ночью хорошо укрыться у себя в доме. Днем же люди ожидают, что ты выберешься из него и будешь слоняться по разным местам. Тебя также может расстраивать то, что ты столько времени проводишь в помещении.
Но сейчас, когда я смотрю в темноту, мне неспокойно. Я замечаю какие-то непонятные очертания. Что это?
То, что я поначалу принял за куст, теперь напоминает фигуру. Она просто стоит и вроде как смотрит через окно прямо на меня. Выключаю лампу, чтобы разглядеть ее получше, но когда с колотящимся сердцем снова поворачиваюсь к окну, фигуры, если я видел именно ее, там больше нет. Совершенно исчезла из виду.
На следующее утро на уроке углубленного английского, когда миссис Кичек выпаливает на одном дыхании образы, персонажи и темы, которые, как она хочет, мы нашли бы в «Писце Бартлби», по громкоговорителю звучит объявление. Все немедленно поворачиваются и смотрят на меня.
Я почти на пределе, гораздо в большей степени на пределе, чем обычно, потому что вот уже третий день подряд мое письмо не у меня, оно не просочилось в интернет, а человек, укравший его, не показывается в школе. Я бы назвал свое состояние режимом абсолютной паники, но на самом деле не уверен, что когда-либо испытывал такой ее уровень. Он почти сопровождается галлюцинациями.
Даже миссис Кичек смотрит на меня. Проходит несколько секунд, прежде чем я внезапно понимаю, почему оказался в центре внимания всего класса: по громкоговорителю прозвучало мое имя.
Мое? Эвана Хансена? Я не из тех учеников, кого вызывают в кабинет директора. Разве это происходит не с хулиганами, школьными клоунами и раздолбаями? С людьми, чьи поступки сказываются на других? Я никого не трогаю. Я не существую.
– Эван? – говорит миссис Кичек, подтверждая, что да, со слухом у меня все в порядке. – Директор хочет тебя видеть. Срочно.
Моя неуклюжесть прямо пропорциональна числу взирающих на меня людей. Под взглядами двадцати пяти пар глаз выдвигаю свой стул, ударяя им по столу позади меня, вываливаю содержимое незастегнутого рюкзака на пол и чуть не спотыкаюсь о чью-то ногу, шагая по проходу.
Иду по пустым коридорам в главный офис, и мой мозг прокручивает слайд-шоу наихудших вариантов развития событий. Все те же образ, персонаж и тема будто мелькают у меня перед глазами: письмо, Коннор, стыд. За три года я общался с директором всего раз. Когда я учился в десятом классе, то занял третье место в каком-то дурацком конкурсе рассказов, и мистер Ховард вручил мне награду на одном из общих собраний. Содержанием моей истории была поездка с папой на рыбалку в детстве и являлась, в сущности, жалким плагиатом на «Биг-Ривер» Хемингуэя. Не будет ничего удивительного, если мистер Ховард не вспомнит тот день, потому что на самом-то деле рассказ нельзя назвать незабываемым, а третье место – то же самое, что поражение. Но почему он хочет видеть меня