— Думаешь, его? Недотыку?
— Не вижу другого варианта.
— Ты считаешь, я стану звать его на помощь? Я?!
Комната наполнялась зловещим светом. Сейчас, когда шел ремонт, дом с недокрашенными стенами и грязным полом, засыпанным обрывками обоев и кусками штукатурки, выглядел заброшенным. Казалось, Жозефина покинула его уже лет сто назад. Вечерело, и длинные тени бродили вокруг дома словно призраки.
— Что будем делать, мой император? Может, все-таки позвоним папе? Иногда приходится прятать свою гордость в карман.
— Лучше принеси стакан воды, это будет полезнее, у меня мысли прояснятся.
Он несколько раз глотнул, но лучше ему не стало.
— Вот дурак этот Клокло! Все из-за него. Барракуда, что б ей провалиться!
Он был очень бледен, на лбу выступили крошечные капельки пота.
— Тебе очень больно? — забеспокоился я.
— Совершенно не больно. На самом деле я думаю, у меня хребет на части развалился. Так-то, Коко. Если увидишь где-нибудь позвонок, не выбрасывай: это мой.
Я сделал вид, будто ищу, потом сел на ступеньку стремянки.
— Почему ты не хочешь ему позвонить?
— Недотыке? Опять?
— Ну что тебе стоит? Мы ведь попали в засаду и нуждаемся в подкреплении.
— Нет, ничего, минут через пятнадцать я встану. И вечером пойдем в боулинг!
— Я придумал: бросим монетку.
— Согласен. Решка — мы ему не звоним, орел… мы ему тем более не звоним! — Он рассмеялся, и смех его тут же перешел в бурчанье: — Чтобы он депортировал меня, сослал в одно из этих прекрасно оснащенных заведений… Мне все известно: он уже навел справки… Ты же знаешь, какой он, никогда не торопится, делает все основательно. Стоит мне совершить ошибку, и — хлоп! — я у него на крючке. Даже пикнуть не успею, как окажусь в концлагере для стариков, где воняет грязными трусами. У меня нет ни малейшего желания очутиться в окружении стариков. Я останусь здесь и сам выкручусь. Только я и мой верный адъютант, до тех пор пока…
— Пока что?
— Пока мне не перестанут досаждать. Вот. Ты куда?
— Не волнуйся, в туалет.
— Жаль, а я думал, мы сходим в клуб.
Наше время осталось за дверью. Я услышал частое дыхание Наполеона. И крики толпы. И жесткие хлопки ударов. И свист кулаков, разрезающих пустоту. И шелест боксерок, едва касающихся пола. Я посмотрел в глаза Рокки. Он был знаком мне чуть ли не с младенчества. Казалось, он говорит со мной. Я не верил, что результаты боя были подтасованы. Я решил, что Наполеон сдался. Но Наполеон не мог сдаться. Наполеон всегда идет до конца. Он ничего не бросает на полпути. А Наполеон — мой император, и я тоже никогда его не брошу. Если он мне соврал, значит, у него есть причины, я все равно люблю его — вместе с его враньем. Так хотелось бы, чтобы Рокки все мне объяснил!