— Своей.
— А, так он женится?
— Ну да.
— Надо же, мог бы мне сказать. А на ком?
— На тебе.
Жозефина резко развернулась на месте и изменилась в лице:
— На МНЕ?
— Да, поскольку ты согласилась. И сама ему это сказала вчера по телефону.
Жозефина рухнула в кресло и закрыла глаза. Наверняка судорожно рылась в памяти.
— Заметь, — сказал отец, — он очень милый. Слегка чокнутый, но милый.
— Замолчи, — простонала Жозефина. — Да, мне кажется, туман рассеивается… и я что-то припоминаю. У него, наверное, была смешная физиономия.
— Когда?
— Когда ты сказал ему, что я напилась. И что я замужем. У меня есть Бонер.
Отец прикусил губу, мама прыснула со смеху. Жозефина встала.
— Погоди… Ты хочешь сказать, что ты…
— Ну, мама, вспомни же! “Я готова к новой жизни”. Ты же собиралась ехать с ним куда угодно, хоть в Патагонию!
Жозефина обхватила голову руками и стала раскачиваться взад-вперед.
— Неправда, все это неправда! Это я просто так сказала. Не знаю, может, что-то привиделось, это ведь Рождество. Надо же быть полным тупицей, чтобы все так понять.
Папа шарил глазами по комнате, стараясь найти какое-нибудь утешение. Наконец он остановил взгляд на старой бутылке из-под лимонада, переделанной в лампу с соломенным абажуром, и стал ей улыбаться. Создалось впечатление, что он намерен многое ей поведать.
— На самом деле я уже ничего не понимаю в ваших делах, — негромко произнес он. — Ты говорила, что хочешь все изменить, начать новую жизнь, что вышивка закончена… Вперед в Патагонию! Тут появляется этот, в ушанке, весь в меху яка, с лекциями о театре го и игре но… И я…
— Папа, мне кажется, все наоборот, — сказал я, — театр но, игра го. Хочешь, я тебе объясню?
— Мне наплевать! — взревел отец. — Мне глубоко наплевать! Я ничего не понял ни в этой игре, ни в театре, ни в том, что вообще происходит.
Он еще несколько минут поворчал, потом снова взорвался:
— А что касается ваших историй с женитьбой, разводом, с вечностью, которую нужно делить, как колбасу на пикнике, то в этом я просто не в силах разобраться! И главное — не пытайтесь мне ничего объяснять!
Тем временем Жозефина, сидя в кресле и обхватив голову руками, тихонько причитала:
— Что же мне теперь делать? Что же делать? Я хочу вернуть себе моего Бонера. Мне совсем не хочется ехать в Азию.
Следующая ночь была похожа на многие другие мои ночи. Деревья продолжали падать. Они были огромные, с толстыми узловатыми стволами, прожившие долгую жизнь. Но странное дело, высота и массивность стволов, как и размер кроны, скорее создавали впечатление непрочности, нежели мощи. Чем они были величественнее, тем слабее. Мы с Александром Равчииком и Бастой шагали по ковру из сухих опавших листьев, которые не шуршали под ногами, как будто мы шли, не касаясь земли. Мы переходили от дерева к дереву, чтобы удостовериться, что им ничто не угрожает, но стоило к ним прикоснуться, как становилось ясно: они в опасности. Шапка Александра была гигантской, почти достигала верхушек деревьев.