Этот вопрос не относится к области компетенции исторической науки, которая изучает то, что было, а не то, что могло бы быть. Поэтому историки говорят о нем мельком или вовсе не замечают вопроса. Но ведь так интересно попытаться найти на него ответ! И, осознавая, что, пытаясь ответить, мы ступаем на хрупкий лед вечного вопроса о соотношении случайного и закономерного в истории, все-таки попробуем ответить.
Выше уже отмечалось, что нападение монголов на западные страны и в их числе на Русь произошло не в результате конфликта между соседями (в этом случае ответственность за эскалацию, как правило, несут обе стороны), а было результатом злой воли монгольской элиты, стремившейся к грабежам и расширению своих владений. Распределение ролей и сил между отдельными кланами Чингизидов и их приближенных зависело от личных качеств и случайных обстоятельств, а следовательно, могло быть иным, но главным стимулом монгольской экспансии были не личные амбиции ханов и полководцев, а объективная необходимость «занять делом» совершенную военную машину, созданную Чингисханом. Остановилась она только тогда, когда основные усилия стали затрачиваться на удержание покоренных территорий под контролем, но в 30-х годах XIII века до этого было еще очень далеко.
И если противоречия между ханами начали проявляться сразу после смерти «покорителя вселенной», то войско еще сохранялось единым. Поскольку ханы больше зависели от войска, чем войско от них, то им пришлось на время отложить споры и возглавить процесс завоеваний. Многие из них, впрочем, не имели ничего против. В этих условиях Русь почти не имела шансов избежать нападения. От агрессоров ее отделяли только хорошо знакомые монголам степи, в которых кочевали половцы, не способные оказать эффективное сопротивление даже при прямой военной поддержке.
Но если русские княжества не имели возможности избежать удара, то, может быть, был шанс его отразить? Рассмотрим вопрос с чисто военной точки зрения.
В последнее время с легкой руки Л. Н. Гумилева и его сторонников в нашей популярной литературе стал утверждаться тезис о превосходстве степной конницы, вооруженной луками и саблями, над тяжелой латной конницей европейского типа. По страницам художественных книг и публицистических статей кочует картина, на которой легкоконные степняки кружатся на проворных лошадках вокруг рыцарей, осыпая их стрелами и оставаясь неуязвимыми для копий и мечей. Выглядит и впрямь неплохо, жаль, что с действительностью ничего общего не имеет. Во-первых, лук кочевника при всех своих достоинствах не является «абсолютным оружием» и поразить из него одоспешенного всадника не так просто даже умелому лучнику. Во-вторых, кони тяжелой конницы превосходят низкорослых и неприхотливых степных лошадок. К XIII веку в Европе уже были выведены породы мощных и быстрых коней, способных с тяжеловооруженным всадником на спине мчаться быстрым аллюром, пусть и не на слишком длинные дистанции. История крестовых походов показывает, что легкая, вооруженная саблями и луками конница не способна противостоять рыцарской кавалерии, даже имея большое численное преимущество. Скачки вокруг бронированных кавалеристов с поражением последних стрельбой из лука хорошо получались только на страницах популярных книг. В реальности тяжелая конница на галопе сокращала расстояние и вступала в рукопашный бой, в котором ей противостоять было сложно. В-третьих, мотивация кочевника и русского дружинника отличались самым решительным образом. Первый шел на войну по воле хана, соблазненный возможностью грабежа и успеха. Он мог быть опытным воином, но все же война не была для него смыслом жизни. Русский дружинник был не просто профессионалом в военном деле, воинское дело было для него основой мировоззрения, в нем он видел свое предназначение. Вспомним, как описана дружина в «Слове о полку Игореве»: