В тот день, когда мама гадала на картах, к нам в гости неожиданно пришла ее сестра. Я помню, что тетя была недовольна сценой, которую увидела, когда, постучав лишь один раз, вошла на кухню через заднюю дверь. Мама действовала так, словно ее застукали на горячем, как будто она делала то, чего делать нельзя. Он неловко представила свою подругу и, быстро собрав карты, сунула их в карман фартука.
В тот момент ничего не было сказано по этому поводу, но позже тетя пришла попрощаться со мной на задний двор, где я играл.
— Знаешь, — сказала она, когда я провожал ее до машины, — твоей маме не следует гадать людям о будущем на картах. Бог накажет ее.
— Почему? — спросил я.
— Потому что она связалась с дьяволом, — я помню эту фразу из-за того, что она прозвучала для меня как-то особенно жутко, — и Бог отправит ее прямиком в ад.
Она сказала это так небрежно, словно говорила о том, что завтра пойдет дождь. Я до сих пор помню, как дрожал от страха, когда она выезжала со двора. Я до смерти испугался, что моя мама так рассердила Бога. Именно тогда во мне глубоко поселился страх перед Богом.
Как мог Бог, самый милостивый Создатель во Вселенной, хотеть наказать вечным проклятием мою мать, которая была самым милостивым создателем в моей жизни? Вот что я силился понять своим умом шестилетнего ребенка. И я пришел к выводу, естественному для шестилетки: если Бог был настолько жесток, чтобы поступить так с моей матерью, которая в глазах всех своих знакомых была почти святой, значит Его очень легко разозлить — легче, чем моего отца, — поэтому лучше быть поосторожней.
Я боялся Бога много лет, потому что мой страх постоянно укрепляли.
Я помню, как во втором классе церковно-приходской школы я услышал, что, если младенец не крещен, он не попадет в рай. Даже для второклассников это казалось столь невероятным, что мы стали донимать монахиню, которая нас учила, неожиданными вопросами вроде:
— Сестра, сестра, а что, если родители везли младенца на крещение, но вся семья погибла в ужасной автокатастрофе? Разве он не попал бы с родителями в рай?
Монахиня, очевидно, относилась к Старой школе.
— Нет, — тяжело вздыхала она, — боюсь, что нет. Для нее доктрина была доктриной, без каких-либо исключений.
— Но тогда куда попал бы младенец? — серьезно допытывался один из моих школьных товарищей. — В ад или в чистилище? (В хороших католических семьях девять лет — достаточный возраст, чтобы точно знать, что такое «ад».)
— Ребенок не попал бы ни в ад, ни в чистилище, — говорила нам сестра. — Он попал бы в лимб.
Лимб?