Алексей сидел на подлокотнике кресла, обратив лицо к раскрытому окну и музицировал, весь отдавшись этому процессу. Все мы по-настоящему честны лишь в момент уединения с самим собой и мне посчастливилось застать его в одно из таких мгновений: растрепанный, ещё чуточку пьяный после ночных возлияний, о коих свидетельствовала пустая бутылка из-под шампанского на ковре, он пел душой, выплескивая в каждой строчке, в каждой ноте терзавшие его эмоции, раскрываясь перед миром полностью, чуть ли не выворачиваясь наизнанку.
— Крокодил не ловится, не растёт кокос, Плачут богу молятся, не жалея слёз, Плачут богу молятся, не жалея слёз, Крокодил не ловится, не растёт кокос!
Вроде не бездельники и могли бы жить
Им бы понедельники взять и отменить!
Им бы понедельники взять и отменить!
Вроде не бездельники и могли бы жить!
Как назло на острове нет календаря!
Ребятня и взрослые пропадают зря,
Ребятня и взрослые пропадают зря!
Как назло на острове нет календаря!
По такому случаю ночи до зари,
Плачут невезучие люди-дикари,
Плачут невезучие люди-дикари,
По такому случаю ночи до зари!
И рыдают бедные и клянут беду,
В день какой неведомо в никаком году!!!
(песня в исп. А.Миронова — Остров невезения)
Окончив куплет, он понурился и повесил голову, пьяно покачнулся, встряхнул рыжими кудрями и попытался встать, но потерял равновесие и завалился в кресло, не выпуская из рук гитары. Его мутный взор прошелся по комнате и сфокусировался на мне только после отчаянных усилий. Мне ничего не оставалось, кроме как выразить своё восхищение увиденным и услышанным:
— Браво, Лёха! Просто, незамысловато, но так искренне! Не подозревал в тебе таких талантов.
— Это потому что жизненно! — мрачно буркнул он, завозился, устраиваяясь поудобнее, и спросил: — И давно ты здесь?
Его обычно подвижное и жизнерадостное лицо выражало неподдельное расстройство и вселенскую печаль, вид он имел помятый, словно побывал в переделке — на рубашке отчетливо не хватало пуговиц, одно ухо вызывающе покраснело и чуть топорщилось, а на щеке медленно наливался синевой отчетливый отпечаток ладони. Изящной, явно женской ладони.
— Давно, друг мой, давно. Не думаю, что с самого начала твоего сольного концерта, но достаточно, чтобы понять основную мысль. И всё же я предпочту услышать твою версию…
— Мою версию. — повторил он за мной и иронично улыбнулся. — Если коротко, то… — замялся Алексей, подбирая слова и погрузился в тягостные раздумья, прежде чем обыденно изрек: — Не дала.
Сказано это было настолько цинично, что в собеседнике мне на секунду почудился не подросток, а прожжённый, неоднократно битый жизнью и судьбой мужик. Наваждение было настолько отчетливым, что мне невольно стало не по себе.