Несмотря на экспрессию, ревела она вполне профессионально, не касаясь руками глаз, и потому, потеряв лицо, легко сохранила макияж.
В общем, вечер закончился так себе: напоив Вику кофе, Женя вызвала ей такси, с грехом пополам свалила грязную посуду в мойку и, посмотрев на Тормоза, зевнула:
— Засыпаю после коньяка. Иди, котик, ложись, я сейчас, — и не слишко твердо направилась в ванную.
«А вот она, вот она, на хрену намотана. — Ощущая подъем во всех членах, Серега влетел в спальню, мигом скинул одежды и, зачем-то оглянувшись, сунул под подушку презервативы. — У меня не залежитесь». Выключил свет, улегся на водяной матрас и затаился в темноте, словно ягуар, поджидающий свою жертву. Наконец дверь ванной хлопнула, раздались легкие шаги, и в комнату скользнула Женя — с полотенцем на плече, благоухающая «Люксом», «Колгейтом» и «Ахтамаром». Она скинула халат, нырнула под одеяло и страшно удивилась, обнаружив про-хоровские пальцы на самых своих интимных местах:
— Эй, Сергей Иванович, а где твой меч?
— Меч, говоришь? — Хмыкнув, Тормоз разжал объятья и с готовностью откинул одеяло. — Вот он, любуйся!
— Дурачок, ты не понял, — Женины пальцы обхватили его мужскую гордость и превратились в упругое кольцо. — В Средние века был такой обычай. Чтобы доказать силу своих чувств, рыцарь, возлежа с избранницей, клал посередине ложа меч и перелезть через него мог только с разрешения дамы. А нынче дама, — она зевнула и сильнее сжала пальцы, — пьяна, устала и хочет баиньки. Впрочем, так и быть, подсоблю по-соседски. — И, держа полотенце наготове, Женя принялась ритмично работать ручкой. Весьма умело, между прочим. А едва Прохоров кончил — мощно, обильно, правда, по-сиротски, в тряпочку, она чмокнула его в щеку — бай-бай, касатик, — отвернулась к стенке и тут же заснула.
«Ни хрена себе, телка, — Тормоз перевернулся на бок и, прикоснувшись задом к упругим и холодным на ощупь ягодицам соседки, тяжело вздохнул, — выдрочила, как козла. Или извращенна, или лесбиянка. Впрочем, рука у ней набита как надо, может смело в колхоз дояркой». Мысли его начали путаться, потом их вообще не стало, и, всхрапывая разбитым носом, Прохоров заснул.
— Овсянка, сэр, — разбудил его энергичный голос Жени. Серега встрепенулся и, открыв глаза, зажмурился — комната была залита солнечным светом.
У кровати стоял сервировочный столик, а на нем помимо овсянки — Рысиковой, из «Ясна солнышка», — бутерброды, башня из оладий и яичница.
— Кушать подано, вставайте жрать. — Женя взгромоздила ему на колени поднос, аккуратно налила чаю и уселась в ногах, с отвращением косясь на завтрак. — Давай, дорогой, не .стесняйся, у тебя была тяжелая ночь.