На голову Андроника обрушились палочные удары, ему вырвали бороду и выбили зубы. Женщины, чьи мужья пали жертвами террора, били его кулаками по лицу. Ему отпилили пилой правую руку, после чего он был снова брошен в темницу, где несколько дней провел без пищи и воды, после чего его снова вытащили наружу. Ему выкололи один глаз и устроили ему «триумфальное шествие», при этом он ехал верхом на шелудивом осле. Те же самые колбасники, пишет с презрением Хониат. которые три года тому назад приветствовали его как спасителя и клялись ему в верности, издевались теперь над ним самым ужасающим образом. Его осыпали палочными ударами, совали ему в нос помет, из губок поливали его лицо навозной жижей. Хулили его и его предков, кололи его ножами, бросали в него камни. Одна девка поливала его лицо кипятком. На ипподроме старика привязали за ноги к поперечной балке, которая опиралась на две маленькие колонны. Пытки Андроник переносил как мужчина, он только шептал: «Господи, помилуй меня!», «Зачем ломаете вы сломанный тростник?». Кто-то вонзил ему меч в глотку, какой-то латинянин воткнул ему меч в задний проход, при этом оба они хвастались своими искусными ударами. Андроник поднял культю ко рту и испустил последний вздох. Через несколько дней труп самым варварским образом разрубили на куски и бросили в какую-то яму на ипподроме[560], из которой части его тела снова извлекли, чтобы бросить в глубокий ров у монастыря Эфор недалеко от Зиксиппского монастыря[561].
Так окончил свои дни Андроник, получив то, о чем всегда так страстно мечтал, — корону Византийской империи. Образец элегантности для придворных, кумир женщин, позднее сравниваемый с Камбизом, Алкивиадом, Ричардом III, Папой Александром IV, Цезарем Борджиа, Иваном Грозным, якобинцами и другими мятежными душами Европы, ненавидимый со временем столичным плебсом за террор против аристократии, Андроник продолжал жить в памяти греческого народа[562]. Народная песня, τραγούδιον, воспевала героическую судьбу Андроника, окружая ее ореолом своей неисчерпаемой фантазии (και στόμασι πολλών περάδονται)[563]. Она не сохранилась до наших дней, как и другие народные песни XII века, но в том, что такая песня была, можно, пожалуй, не сомневаться[564].
В Константинополе были в ходу ямбические стихи, найденные в «старинных» книгах. Они «давно уже» предсказывали, конечно как vaticinium ex eventu, страшную смерть, которая ждала этого необыкновенного правителя Византийской империи, чьи драконовские методы правления дискредитировали все без исключения, даже самые необходимые, политические и экономические реформы.