.
Да наш батальон, находившийся на острие главного удара, понес при прорыве значительные потери, но они не идут ни в какое сравнение с потерями русской гвардии в сражении на реке Стоход. Мы не шли в рост на пулеметы, как это было принято в русской императорской армии; дорогу нам расчищали тяжелыми орудиями, а к вражеским позициям мы приближались под прикрытием артиллерийского огня, по-пластунски и перекатами. Отправляя нас в бой, большевистское командование позаботилось о нашей защите. Тяжелые кирасы, называемые бронежилетами, шлемы на голову, налокотники и наколенники, удобные по зимнему времени теплые ватные куртки и штаны. Даже после того, как прекратилась артподготовка и мы пошли вперед, большевистские артиллеристы не оставляли нас своими заботами, оперативно подавляя оживающие по ходу штурма уцелевшие узлы сопротивления.
А в самом конце, когда нужно было брать третью траншею вражеской обороны, нам подсобили не только артиллерией, но и броней. «Клим Ворошилов» – это, конечно, не панцер русских из будущего, но с дополнительной навесной броней и бульдозерным ножом, приспособленным для сметания препятствий, он выглядел весьма грозно и внушительно. К тому же этот нож, на метр выступающий по обе стороны от корпуса, не пробивался пулями, а потому был неплохим щитом, за которым наши штурмовики укрывались от вражеского ружейного огня, когда после короткого артналета шли в атаку за громыхающим бронированным монстром. К тому же только один панцер был «нормальным» – КВ-1; два остальных относились к так называемому «экспериментальному типу» и в их маленьких и приплюснутых башнях вместо обычных орудий было установлено по две мелкокалиберных скорострельных авиационных пушки. Такие машины, хорошо защищенные и способные создать перед собой шквал огня, предназначаются как раз для поддержки штурмовых действий, когда нужно расчистить завал, прикрыть солдат-штурмовиков от вражеского огня или подавить дзот или пулеметное гнездо. Ну а уж после того как мы ворвались в траншею – извините, панове, если вы не спрятались, то сами виноваты. Конечно, мы не испытываем к финским солдатам такой ненависти, какая у нас есть к германцам, но черт возьми, они воюют на противоположной стороне.
И, кроме того, Финляндия сама набилась в союзники к Гитлеру, который поработил нашу Польшу. И в ту войну, когда я и мои товарищи, не щадя жизни, сражались с Германией, финские добровольцы ехали во Второй Рейх, приносили присягу Вильгельму и шли против нас с оружием в руках. А ведь Польша, разделенная между тремя соседними империями, не имела всего того, что царь Александр Первый подарил этим зазнайкам. Наша государственность была ликвидирована, мы были всего лишь Привисленскими Губерниями, в то время как у Великого княжества Финляндского имелась своя автономия, свои законы, свой Сейм, единственный на всю Российскую империю, и даже российская полиция не имела в Финляндии никаких прав. Мы были в сто раз более угнетенными, чем они, но поляков, служивших России, было множество, а финнов раз-два – и обчелся… Мелкие, неблагодарные людишки, которых русские цари вытянули из грязи и как равных усадили за стол к благородным людям… А еще нас в финнах раздражает знак гитлеровской свастики, которую эти слабоумные люди выбрали в качестве опознавательного знака. Немцам это, быть может, и нравятся, а все нормальные люди, увидев такое непотребство, приходят в неистовство.