– Поначалу мои попытки отомстить брату носили бессистемный, хаотичный характер. Но по мере того как я становился старше, у меня начал формироваться план. На его осуществление ушли годы, даже десятилетия. Он требовал всего моего времени и внимания. Он требовал создания и любовного выращивания нескольких различных личностей. Например, личности куратора Нью-Йоркского музея Хьюго Мензиса.
Они прошли вдоль одной стены и, развернувшись, прошагали до середины второй. Диоген остановился у витрины со стенками ртутного цвета, в которой лежал старинный штык.
– Этим оружием был убит агент Майкл Деккер, близкий друг Алоизия. Оно не настоящее, как ты понимаешь, – настоящий штык хранится где-то среди других вещдоков, – но точная копия.
Он перешел к следующей витрине, в которой находились экземпляр журнала «Музеология», музейный пропуск, забрызганный кровью, и садовый нож.
– Марго Грин, – пояснил Диоген.
В следующей витрине было выставлено рукописное письмо на нескольких страницах, подписанное: «А. Пендлтон». Рядом находилась дорогая, судя по виду, женская сумочка.
– Виола Маскелене, – произнес Диоген тем же странным, пустым голосом. – Это дело кончилось плохо.
Он довольно быстро провел Констанс мимо других витрин, подводя экскурсию по обсидиановому пространству к экспонатам на третьей стене: хрустальной вазе с чем-то похожим на алмазную крошку, меморандуму из тюрьмы Хекмор… И вдруг Констанс остановилась. Посредине третьей стены висела витрина с фрагментом запятнанной кровью атласной простыни и недопитым стаканом зеленоватой жидкости со слабыми следами губной помады.
Констанс резко повернулась к Диогену.
– Ты, – только и сказал он.
– Я видела достаточно, – заявила Констанс и внезапно устремилась мимо него к двери, не глядя на другие экспозиции.
Диоген быстро догнал ее и, когда она сделала поворот к последней, четвертой стене, встал у нее на пути.
– Постой, – сказал он. – Просто посмотри. – Он показал на витрины.
Мгновение спустя она подчинилась. Кроме первой витрины, в которой находились некролог, окровавленный скальпель и декоративный веер в латиноамериканском стиле, витрины на этой стене оставались пустыми.
– Я изменился, – начал Диоген, и на этот раз его голос прозвучал не холодно и бесстрастно, а скорее нервозно. – Я изменился еще раз. Я остановился. Неужели ты не понимаешь, Констанс? Хотя первоначально это не входило в мои намерения, но, когда я начал собирать мои экспонаты, этот музей стал местом моего позора. В нем зафиксированы мои преступления, как успешные, так и неуспешные, – и это гарантия того, что я никогда, ни за что не вернусь к прежней жизни. Но я создавал его и по другой причине: как выпускной клапан. Если когда-нибудь я почувствую, что старое… снова рвется на поверхность, мне достаточно будет прийти сюда.