Под заварочным чайником горничная оставила вчерашнюю газету – до чего же тонюсенькую для крупноформатного-то номера ценою в шесть пенсов! Мади с улыбкой развернул его. Он питал слабость к дешевым новостям и немало позабавился, обнаружив, что «самая прельстительная танцовщица» города также предлагает свои услуги как «опытная, деликатная акушерка». Целый столбец посвящался пропавшим без вести старателям («Если это объявление попадется на глаза ЭМЕРИ СТЕЙНЗУ или кому-либо, кто знает о его местонахождении…»), и целая страница – объявлениям о найме: «В бар срочно требуется официантка». Мади перечитал этот документ дважды от корки до корки, включая уведомления об отправке грузов, рекламу съемного жилья, включающего скромный стол, и несколько чрезвычайно скучных предвыборных речей, напечатанных полностью. И обнаружил, что разочарован: «Уэст-Кост таймс» мало чем отличалась от приходской газетенки. А чего он, собственно, ожидал-то? Что золотой прииск окажется экзотической фантазией, сверкающей и обнадеживающей? Что старатели – отъявленные злодеи и проныры, все как один – убийцы и ворье?
Мади медленно сложил газету. Мысли его вновь вернулись к «Доброму пути» и к забрызганному кровью контейнеру в трюме, и сердце его вновь неистово заколотилось. «Довольно!» – произнес он вслух и тут же почувствовал себя глупее некуда. Он встал, отшвырнул сложенную газету в сторону. В конце концов, уже вечереет, подумал он, а ведь он терпеть не может читать в сумерках.
Выйдя из номера, Мади вновь спустился. Горничная обнаружилась в уединенной нише под лестницей: она надраивала ваксой сапоги для верховой езды. Мади осведомился, нет ли тут гостиной, где можно провести вечер. Плавание очень его утомило, и он отчаянно нуждается в глотке бренди и тихом, спокойном местечке – дать отдых глазам.
Горничная сделалась заметно более услужлива, – видимо, шестипенсовики перепадали ей нечасто, подумал Мади; при необходимости этим можно будет воспользоваться впоследствии. Девица объяснила, что гостиная «Короны» на этот вечер зарезервирована для закрытой вечеринки («Друзья-католики», – пояснила она с ухмылкой), но, если гостю угодно, она проводит его в курительную комнату.
Встряхнувшись, Мади разом вернулся в настоящее и обнаружил, что Томас Балфур по-прежнему не сводит с него глаз с видом выжидательно-заинтригованным.
– Я прошу прощения, – смущенно произнес Мади. – Кажется, я ушел в свои мысли… ненадолго…
– И о чем же вы думали? – осведомился Балфур.
О чем он думал? О шейном платке, и серебристой руке, и об имени, что захлебывающимся вздохом звучало в ночи. Эта сцена была словно мир в миниатюре, мир иных измерений. Пока мысли его блуждают там, обыкновенного времени может пройти сколько угодно. Есть большой мир, где своим чередом текут дни и часы и меняется пространство, и есть этот крохотный застывший мирок ужаса и тревоги; они заключены друг в друге, как сфера внутри сферы. Странно, что Балфур за ним наблюдает, что идет реальное время, все вращаясь и вращаясь вокруг него…