В автобусе, по-прежнему, выли женщины и дети. Мы с капитаном вошли в автобус и тут произошло неожиданное. Спец очень бегло начал разговаривать, задавать вопросы пленникам на их языке. В основном отмалчивались, но было видно, что главное, что было нужно спецу, он узнал.
— Ну, ты брат даёшь! — не удержался я, хлопая его по плечу.
— Честно говоря, большие надежды были на груз в машине, — расстроено сказал спец.
— А мне показалось, что то, за чем мы охотились — в автобусе, — предположил я, надеясь на откровенность.
Но спец, улыбнувшись, промолчал и пошел к своему раненому другу. Конечно, бронежилет от автомата не защитил, но без него всё могло быть гораздо хуже. Раненый спец упорно не выпускал из рук снайперскую винтовку, чем мешал санитару выполнять свою работу.
— Санёк, отдай! — просил у него командир «вымпелов».
— Нет. Допуск только у нас, — хрипел и свистел пробитым лёгким старлей.
Передали на базу информацию. Эвакуацию обещали не задерживать, к тому же, по данным разведки, в нашу сторону движется колонна моджахедов, видно на помощь своим.
Тем временем, в кузове грузовика во всю командовал Боцман. Он с бойцом переворачивал ящики, разглядывая этикетки. Тормошил их, прислушивался, а некоторые даже нюхал. У бойца по английскому пятёрка в школе была. Как мог, переводил. Какие-то ящики спускали с кузова на землю, какие-то отодвигали в сторону.
— Боцман след взял. Спирт ищет! — хохотнул кто-то из бойцов.
Мимо проходил наш «доморощенный душман» — Звон. Чалма в ходе боя слетела и, кудрявые белёсые волосы, слипшиеся от крови, торчали во все стороны. Остановил его, притянул к себе. Волосы, лицо, халат до пояса и кисти рук были у парня в ещё не засохшей крови. Даже в кроссовке чвякало, выталкивая при ходьбе через дырочки шнурков грязно-красные пузыри.
— Ты что тут бродишь, Звон? Ты же ранен! Марш на перевязку! — неожиданно для себя, закричал я, ощупывая парня.
Что-то необъяснимое было в его нездоровом взгляде ещё по-детски наивных глаз. Есть такое выражение: «…смотрел мимо…». Парень озирался по сторонам, вытягивал шею, словно кого-то искал. Потом, невнятно что-то бормоча, начал судорожно разматывать слипшуюся на талии тряпку и сдирать с себя, пропитанный кровью халат.
— Никак нет, тыщ командир. Не моя кровь, — замотав головой и отводя взгляд в сторону, промычал Звон, выдирая из своих кудрей сгустки запёкшейся крови.
— А откуда у тебя это? Раненого нёс? — продолжал спрашивать я бойца, рассматривая окровавленного с ног до головы Звонарёва.
— Не… это мы с Боцманом…«духов» резали… Мне здоровый попался, гад. Еле завалил, кабана. Вон, за плечо укусил, гнида. Разрешите идти, тыщ командир? Меня Боцман ждёт, ругаться будет, — спросил меня девятнадцатилетний мальчишка, пряча окровавленные руки, с запёкшейся под ногтями чужой кровью, за спину.