– У нас тут даже сосны из Вековечной Пущи, – хвастался Ростов, ведя гостей через толпу встречающих их жителей Пристани Царьграда. Люди падали графу в ноги, выкрикивали слова хвалы в его адрес и в адрес солдат, с приветливыми речами обращались и к гостям. Какая-то зардевшаяся молодая девушка подарила Кутшебе букетик полевых цветов и убежала прежде, чем он успел поблагодарить. По-настоящему жаркий прием ожидал их, как оказалось, в поместье графа.
Казалось, что встретила их не девушка, а какая-то воплощенная энергия. Нечто белое, светящееся от радости вылетело из дверей и кинулось графу на шею, пища от восторга. Они оба закружились, а у Кутшебы перед глазами замелькали черные косы и глаза цвета меда.
– Вот и конец моего величия, – засмеялся граф. – Ох, Ольга, Ольга, поклонись гостям. Они прибыли издалека.
– Ах, искренне прошу простить меня, – девушка, которой на первый взгляд было не больше семнадцати, наконец, отпустила графа и с благодарностью присела перед Кутшебой и Шулером. Хотя она и старалась придать смиренное выражение лицу, ее глаза всё ещё блестели, а губы подрагивали от улыбки.
Сразу стало понятно, что это дочь графа. Она унаследовала от него узкие брови в форме острых арок, нагловатый, хотя и нежный подбородок и огонь в глазах. Их формой и цветом она была обязана матери, в чем Кутшеба убедился, когда его представили хозяйке Пристани Царьграда. Прибывших приветствовала с портрета красивая молодая женщина, во взгляде которой ощущалась строгость. Изображение было в натуральную величину. Изысканное темно-синее платье подчеркивало как красоту, так и высокий статус графини. За её спиной сиял золотом бальный зал, Кутшеба почти что слышал радостный шум и смех, который заглушала мелодия вальса. Супруга графа затмевала все вокруг уже одним своим присутствием. Кутшеба интуитивно почувствовал необходимость склониться перед ее портретом и, когда сделал это, удивленно заметил, что женщина кивнула ему.
– Александра. Моя царица. Навсегда, – прошептал граф, и Кутшеба услышал в его словах любовь и преданность. – Мать моей Ольги. Она всегда будет оберегать Пристань Царьград, даже когда меня не станет.
Мужа и дочь графиня одарила улыбкой, после чего отвернулась и присоединилась к тем, кто отдыхал на балу.
– Там они все. Вся моя семья. И когда-то я к ним присоединюсь. Вы не понимаете, да?
– Признаюсь, что ни с чем подобным я еще не сталкивался.
– У нас тут живет юродивый, которого коснулось странное проклятие. Его прадед заключил когда-то договор с чертом, но не с дьяволом из преисподней, а с душой из нашего мира, каким-то дохристианским богом. Он отдал ему себя и всех своих потомков мужского рода в обмен на дар писать картины для церкви так, чтобы эти картины жили. Он создал множество святых, которые следили взглядом за верующими, благословляли их и пели псалмы. Но бедняга заплатил за это потерей голоса и разума. А в конце концов и своей свободой, потому что о нем услышали самые высокопоставленные архиепископы, приказали его схватить и привести на суд. В результате его заточили в каком-то монастыре, далеко на севере, а церковь с живыми святыми взорвали, как свидетельство богохульства и дьявольское творение. Но когда его сын вырос, оказалось, что он тоже потерял разум и голос и что рисовал он точно так же, как и его отец. И так в этом роду повелось. Женщины не хотели выходить за них замуж, но мои предки позаботились о том, чтобы та, которая родит художнику сына, никогда ни в чем не нуждалась. Они рисуют наши портреты, а когда мы умираем, то присоединяемся к умершим на картинах.