– Людям тут не нравится. Тут мрачно, и все смотрят на нас с подозрением, – сказал он шепотом, озираясь.
Ванду и Шулера тоже приняли как почетных гостей. Ими занялась Ольга, охочая до сплетен с западной границы, «из большого мира», как она говорила. И хотя Кутшебе самому было интересно, что будет рассказывать Шулер, он предпочитал пока что избегать Ольгу. Он решил, что сперва пойдет на поклон к графине, и, может быть, ему удастся что-нибудь у нее выведать. Она была не очень довольна, что в этот раз муж забыл о ней и повел новых гостей сразу знакомиться с Кутузовым, вместо того чтобы привести их пред ее нарисованный лик.
Однако графини на портрете не было. Он рассматривал фон и на этот раз увидел не бал, а заброшенный темный зал. Пораженный внезапным предчувствием, он осмотрел все картины, и на них также заметил изменения. К улыбчивым полицейским присоединились вооруженные, как на войне, солдаты, часть пейзажей была дополнена фортами и большими, внушительными замками. Появились новые картины, изображающие Кремль, его стены венчали колья, на которые были насажены тела комиссаров. Война вошла даже в мир живописи и расцветила его по-своему.
– Так папенька представляет себе Москву сейчас. – Ольга нашла его, когда Кутшеба рассматривал картину, на которой была изображена Красная площадь, тонущая в чем-то красном – то ли в свете ламп с цветными стеклами, то ли в крови. Растекающиеся по огромной площади тени напоминали густые пятна, как будто кровавый паводок залил город. Может, это была метафора наступившей Революции, но картины отображали, скорее, исполнение снов тех, кто хотел ее защитить. Может, это было предсказание мести, мир мечтаний? – Маменька, наверное, не очень довольна тем, как он велел перерисовать её мир.
– Я очень удивлен тем, что он пошел на это.
– Папенька сейчас черпает силы из воли нового царя, и она сильнее, чем воля мамы. Вы злитесь на меня? За то, что я сказала вам раньше?
Он машинально покачал головой, но избегал ее взгляда.
– Вы злитесь, – поняла она. – Поэтому вы и не вернулись к нам, ведь так? А сегодня прибыли только потому, что не могли иначе. Мне ваш бог многое рассказал. А я ведь не сказала тогда ничего плохого. Только правду…
– Ольга Николаевна…
– Нет, пожалуйста, ничего не говорите, – перебила она, за что Кутшеба был ей благодарен, так как не находил подходящих слов. – Вы снова относитесь ко мне как к ребенку. Возможно, тогда вы были правы на мой счет, но сегодня вы ошибаетесь. Я выросла. Но только это во мне и изменилось.
Они пошли по коридору, переходя от картины к картине, делая вид, что рассматривают их, хотя оба уже не интересовались видами изменившейся Москвы. Девушка сжимала его локоть судорожно, будто утопающая. Он искал способ освободиться от нее, но тщетно. Мара тоже не собиралась ему помогать. Она дулась, но молчала, хотя обычно намного более раздраженно реагировала на женщин, которые пытались приблизиться к Кутшебе.