Самого купца он ещё ни разу не встретил. Прежде чем отправиться в Кельце, он перекрасил волосы, а маре приказал затемнить цвет его глаз. Он отпустил бороду и усы. Свое старое оружие и одежду он оставил Корыцкому. Сейчас он одевался как мужик-модник: в дешевые костюмы и недорогие элегантные котелки. На пальцы он нацепил перстни как из настоящего золота, так и из томпака, и даже сунул в кармашек жилета серебряные часы. При случае надевал еще белые кожаные перчатки. Когда он смотрел на себя в зеркало, его начинало тошнить.
Басеньке он нравился. Хотя нравился только потому, что он старался понравиться, вместо того чтобы просто взять ее, да и потом не бросил, а действительно заботился о ней. Он привозил ей подарки из Кракова и по душам поговорил с несколькими ямщиками, которые думали, что она ничья.
Она благодарила его тем, что ожидала его возвращения порой у ворот города, бросалась ему на шею, обцеловывала и всегда одинаково повторяла: «Ты мой хороший, ты мой!..» Она крала для него что-то вкусненькое из кухни господина или пыталась готовить сама, хотя таланта к кулинарии у нее явно не было.
И, быть может, тошнило его еще и от этого вранья в те моменты, когда смотрел на свое отражение.
«Так нужно, – шептала мара. – Я тоже страдаю. Думаешь, нет? Но с тобой уже нет Шулера, а этот злодей хорошенько к тебе присматривается. Ты не вломишься к нему штурмом, и тебе не поможет преступный мир».
– Мне жаль эту глупую Басеньку, – отвечал он, но тогда мара убеждала его, что он подарил этой несчастной женщине лучшие минуты ее жизни. Она напоминала, что только рядом с Кутшебой женщина переставала бояться.
Страх сопровождал Басеньку везде, и не только ее. Все жители дома Буртовецких, который теперь превращался во дворец, постоянно беспокойно оглядывались, как будто за ними кто-то следил, хоть они никого не видели ни в комнатах, ни в коридорах. По многочисленным просьбам прислуги нанимались священники, экзорцисты, шаманы и даже маги, но никто из них не смог увидеть ни одного неупокоенного духа, хотя несколько душ было поймано.
Настоящий Буртовецкий приходил только к Кутшебе, и то только тогда, когда он находился вдали от дома. Он всё еще искал свое сердце и жаловался на отсутствие каких-либо успехов в этом деле.
– Почему ты просто не придешь туда с оружием и не перестреляешь всех, кто станет у тебя на пути? – ворчал он детским голосом, ковыряя в трупе полевой мыши пальцем, на котором красовался длинный черный ноготь, заканчивающийся острием.
– Потому что мне еще есть для чего жить.
Упырь съел сердце мыши, чтобы через минуту пренебрежительно фыркнуть и испустить трупные газы, показывая, что он думает о том, как Кутшеба судорожно держится за жизнь.