Он вылез наружу, затем протянул руку ко мне.
– Пошли!
Но я даже еще не отстегнула ремни. Все, казалось, двигалось, как в замедленной съемке. Мои руки словно мне не принадлежали. Я видела, как они поднялись, чтобы открыть застежку на плече, и только в этот момент я осознала, что она уже отстегнута. Потом я попыталась справиться с застежкой на животе, которая, напротив, никак не хотела расстегиваться.
Но в любом случае это было неважно. Самолет с моей стороны был сильно помят. Я даже уже не сидела в кресле – я скорее была зажата между ним и приборной панелью.
Я попыталась повернуться, но безуспешно. Я попробовала пошевелить ногами, но они намертво застряли.
Чип находился снаружи и смотрел на меня сквозь окно.
– Давай же, Маргарет! Быстрее!
– Я не могу! – крикнула я. – Я застряла!
Он протянул руку ко мне, чтобы я за нее ухватилась.
– Я вытащу тебя!
– Я не могу! Мои ноги зажаты.
Чип какое-то время молчал – может быть, секунду, может быть, час – трудно сказать. Потом он произнес:
– Я побегу за помощью.
И в первый раз от перспективы остаться одной я почувствовала страх.
– Нет! Не оставляй меня!
– Эта штука может взорваться в любой момент!
– Я не хочу умирать одна!
– Нам нужны пожарные!
– Вызови их по телефону!
Голос Чипа был странным; я услышала в нем панику.
– Я не знаю, где он!
– Не уходи, Чип! Не уходи! Не уходи!
Мой голос тоже звучал странно – словно принадлежащий кому-то другому, кому-то, кто мне не нравился и не вызывал у меня сочувствия. Это кричала какая-то истерическая и жалкая девчонка.
Но Чип уже уходил.
– Я должен позвать на помощь. Просто потерпи. Я вернусь чрез две минуты.
И он оставил меня одну.
Я оказалась одна, в сплющенном самолете, вдыхая насыщенный парами топлива воздух. Он был таким кислым, и отравленным, и едким, что мне казалось, будто мои легкие плавятся.
– Две минуты, – шептала я, пока эти слова не утратили смысла. – Две минуты. Две минуты. Две минуты.
А потом раздался сильный удар грома, от которого задрожали приборы на панели.
После чего пошел дождь.
Тяжелые капли истерически барабанили по металлическому корпусу самолета. Дверь со стороны Чипа все еще была открыта, и вода полилась прямо на мои оголенные плечи, холодная и зловещая.
Прошло больше двух минут, но не могу сказать вам, сколько именно. Десять? Тридцать? Сто?
Я не знала, хорошо это или плохо, что идет дождь. Предотвратит ли он пожар – или сделает все еще ужаснее? Я хотела лишь одного – чтобы весь мир замер до тех пор, пока я не выберусь из самолета и не окажусь в безопасности. В канаве было темно, словно кто-то выключил свет. Вскоре я начала дрожать. Капли дождя стучали по металлу, как маленькие камешки. Я слышала какое-то тиканье. Я даже могла услышать свое дыхание. И я думала о том, сколько времени понадобится, чтобы канава заполнилась водой и я утонула бы в результате авиакатастрофы.