Но я никогда не терпела поражений. Даже в тестах по правописанию.
И это не давало мне уснуть. Снова и снова в эту последнюю неделю по вечерам я засыпала на несколько минут, а потом просыпалась и начинала беспокойно ворочаться в постели. Несколько раз, истерзанная мучительным беспокойством, я потихоньку, чтобы не разбудить Кит, перелезала в свое кресло и пробиралась в физкультурный зал. Там я вставала между брусьями, опиралась на руки и пыталась перемещаться взад-вперед до тех пор, пока почти не падала от усталости.
Возможно, это было не лучшей идеей – пробираться в зал по ночам. Мне, без сомнения, больше пошло бы на пользу, если бы я дала своему телу отдохнуть. Но я не могла сдержать себя. Я продолжала думать, что, если приложу еще немного усилий, я обязательно добьюсь своей цели. И то, что я могу проиграть это сражение – возможно, единственное в жизни, которое имело для меня значение, – приводило меня в ужас, и я уже не могла мыслить здраво.
В ночь накануне вечеринки, которую устраивала Кит, я снова отправилась в зал. На моих руках были мозоли от брусьев, и я почти слышала голос Яна, говорившего с шотландским акцентом: «Руки – это не ноги». Но меня это не волновало. Я думала не о своих руках. Я перемещалась, опираясь на брусья, туда-сюда, десять раз, потом двадцать, пытаясь заставить мои ноги выпрямиться, пытаясь заставить мои подошвы оттолкнуться от пола, пытаясь пробудить хоть искорку жизни в моих вялых мышцах.
А потом, когда я проделывала это примерно в тридцатый раз, моя рука непроизвольно согнулась.
Все произошло очень быстро. Я тяжело шлепнулась на маты и осталась лежать неподвижно, тяжело дыша. Мое лицо горело от удара о мат, словно мне влепили пощечину. И там, лежа на матах, я впервые поняла: я больше никогда не буду ходить.
Никогда.
Я не смогу преодолеть это. Я уже не стану как новенькая. Я не смогу показать им всем. Я не стану исключением. И я не смогу произносить вдохновляющие речи в Интернете.
Все, что я когда-либо чувствовала, или о чем думала, или на что надеялась до этого момента, – все казалось неважным. Катастрофа и все то, что последовало за ней, было таким ужасным и невероятным, что я до конца не осознавала реальность происходящего. До этого момента. Лежа в одиночестве на полу, я, наконец, поняла единственную вещь, которая была теперь моей реальностью: я проведу всю оставшуюся жизнь в инвалидном кресле.
Не успела я подумать об этом, как услышала голос – шотландский голос:
– Что, черт возьми, здесь происходит?
Я не шевелилась. Просто лежала и надеялась, что это какой-то другой шотландец случайно заглянул в физкультурный зал посреди ночи.