И все это сбивало меня с толку, мягко выражаясь.
Ян был куда более интересным предметом для разговоров. Он казался таинственным вымышленным персонажем. Чип же, со всеми его недостатками, был слишком реальным.
После долгих обсуждений Кит выдвинула интересную теорию касательно Яна. Она уверяла, что внутри его был спрятан веселый человек, который скребся по его ребрам, чтобы вырваться наружу. Она назвала это «теорией о красавице и чудовище» и настаивала, что в прошлом с ним произошло что-то ужасное. Но я была с этим не согласна. У меня была другая теория, согласно которой он провел детство в каком-то шотландском приюте, где ему слишком долго не уделяли внимания. Поэтому у него просто не было навыков общения с окружающими людьми.
– А он и вправду сирота? – спросила Китти.
Я пожала плечами:
– Понятия не имею.
И каким бы ни был Ян на самом деле, его общество шло мне явно на пользу.
В течение дня я мало разговаривала с другими сотрудниками больницы, но когда появлялся Ян, я выплескивала наружу все мысли, теории, мечты и суждения, которые накопились у меня с прошедшего вечера. Отчасти это было из-за того, что я плохо переносила долгое молчание. Но я все чаще стала замечать, что мне нравилось играть с ним. Это было все равно что провоцировать стражника у Букингемского дворца. То, что он никак не реагировал на мои слова, только подогревало меня. Я хотела добиться от него хоть какой-нибудь реакции. Я пробовала шокировать его. Я пробовала удивить его. Я пробовала шутить с ним. Его каменное лицо все больше искушало меня. Он не отвечал мне, но он меня слушал, и в предвкушении нашего очередного занятия я стала искать в Интернете всякие забавные факты, чтобы всегда быть наготове с новым материалом.
– Вы знаете, – говорила я, – что у осьминогов три сердца?
И, не получив ответа, продолжала:
– А вы знаете, что отпечаток человеческого языка так же уникален, как и отпечаток пальца?
А когда он продолжал молчать, я делала следующую попытку:
– А вы знаете, что в Японии есть подводный почтовый ящик?
Это было единственным временем в течение дня, когда я чувствовала себя почти что прежней. Это было единственным временем, кода туман вокруг меня рассеивался. Дразнить его было так интересно, что я почти забывала о своих проблемах даже в тот момент, когда пыталась пройти от одного конца параллельных брусьев до другого.
Это время должно было бы быть худшим за весь день, потому что мне не удавалось выполнить ни одного задания Яна. Но почему-то оно было самым лучшим.
На той же неделе с моей груди сняли повязки, с тех участков под ключицами, откуда брали кожу для пересадки. Теперь в дополнение к тому шоу ужасов, которое представляло собой мое тело, добавились два жутких мясистых шрама, похожих на сырой бекон. Но, по крайней мере, мое лицо становилось все лучше. Два волдыря на моем подбородке подсохли и превратились в корочки. Корочки, конечно, более заметны, чем волдыри, но я двигалась в правильном направлении, и все остальное мое лицо больше даже не выглядело обожженным. Оно, безусловно, страшно чесалось, как и предупреждал врач, но я никогда не чесала его.