– Хорошо, – сказал он. – Сядьте на край кровати.
Я спустила ноги с кровати, а он повернулся ко мне спиной и присел на корточки.
– Забирайтесь.
– Что? На вас? На закорки?
Он кивнул:
– Притворитесь, что я лошадь.
– Наверное, клейдсейдаль[9]?
– Давайте. Сожмите бедрами мои бока.
И я смогла сделать это, что явилось для меня хорошей новостью. Мои бедра работали хорошо. Не работало лишь то, что было ниже колен. Я наклонилась вперед, пока моя грудь не коснулась его спины, а потом обхватила его ногами за талию. А руками обняла за шею.
– Только не задушите меня, – сказал Ян. – Возьмитесь пониже, рядом с ключицами.
Он передвинул мои руки чуть ниже, а потом поднялся.
– Так хорошо?
Я не помнила, когда в последний раз меня катали на закорках.
– Да.
– Мы не потревожили ваши трансплантаты? Или ваши шрамы на груди?
– Все хорошо. Мне следует почаще так путешествовать.
Он подхватил с моей кровати одеяло и подушку. А потом мы вышли из палаты и пошли по коридору. Все, кто там был, прервали свои занятия и изумленно уставились на нас. А когда мы проходили мимо сестринского поста, Ян, не замедляя шаг, схватил со стола пачку печенья.
Он шагал очень широко, и мы продвигались быстро. Он, в самом деле, был настоящим клейдсейдалем. Он даже не шел, он бежал рысцой. Я уже много недель не перемещалась так быстро в пространстве и, несмотря на все случившееся, чувствовала себя возбужденной. И мне очень хотелось смеяться, но я сдерживала себя.
Мы добрались до лифта, доехали до верхнего этажа, а потом направились к дальнему концу коридора, к двери, на которой было написано «НЕ ВЫХОДИТЬ – СРАБОТАЕТ СИГНАЛИЗАЦИЯ».
– Эй, это не выход, – сказала я, когда мы подошли к двери. – Эй! Сейчас сработает сигнализация!
Но Ян все равно невозмутимо открыл эту дверь. И сигнализация не сработала.
– Она отключена, – объяснил он, когда дверь за нами захлопнулась. – Сестры ходят сюда покурить.
И мы оказались на крыше. У меня перехватило дыхание. Стоял ясный мартовский вечер. Небо было усеяно звездами. И это показалось бы мне восхитительным в любой ситуации, а я в прямом смысле не была на улице с момента катастрофы. Сколько времени прошло с тех пор? Я уже почти три недели находилась в палате, а перед этим провела неделю в блоке интенсивной терапии. Так что целый месяц я не видела неба, не чувствовала дуновения ветерка, не дышала свежим воздухом. Неудивительно, что у меня в голове все перемешалось.
Да еще учитывая все остальное.
Ян пересек крышу и остановился у дальнего края, откуда открывался прекрасный вид на город. А потом, все еще не спуская меня со спины, он расстелил на полу одеяло и бросил на него подушку и печенье. Опустившись на колени, он выпрямился, чтобы я могла соскользнуть с его спины. У меня немного закружилась голова. Когда я оказалась на одеяле, я перекатилась на бок, а потом легла на спину. Ян подложил подушку мне под голову, чтобы я могла лежать и смотреть на звезды, не касаясь своих трансплантатов.