И знал, что теперь он, конечно, лжет. А что ему еще делать, если в его правду никто не верит?! Неужели плакать в унисон… На месте Стешки он бы… кстати, что? Что он сделал бы? Устроил шум в прессе, погром в «Пентаграмме», мордобой Шалимову?! Это все красивые мечты. Прежде всего, он устроил бы бесноватую вакханалию своим домашним. Ушел бы в грандиозный запой, пускай уже и здоровье не то. Словом, куда там Фанни с ее тихими слезными всхлипами! Он прекрасно понимал, как гнусно ей сейчас. И что она винит его в том, что он протянул время. Винит не публично, про себя, но ему этого достаточно. Хорошо еще, что не обвиняет его в утечке текста. Просто спрашивает скорбно, несмело:
— У тебя есть версии, как наша рукопись могла попасть в «Пентаграмму»?
Она примирительно говорит «наша рукопись», словно в знак того, что не видит в Паше скрытого врага. Не подозревает его в предательстве. Но ведь и резона нет. Его издательскому отделу не помешала бы эта вишенка на торте, эта милая книжка. Кому он мог ее отдать, если толком сам не читал?! Хотя как раз поэтому… мог.
Полноте, Фанни сама знает, что виной всему ее просветительский напор. Скольким людям она сама отправляла текст книги — не перечесть! У одних надо было испросить благословения, у других — экспертного мнения по поводу того или иного факта, у третьих — просто порадовать их, любознательных. Паша продолжал напирать на светлые перспективы и вскользь, не слишком настойчиво предлагал встретиться на будущей неделе.
— Слушай, а как сама-то? — бестактно опомнился он к концу разговора. — До меня дошли слухи, что ты захворала. Ты это брось! А ежели что — у меня есть прекрасный хирург. Вырежет всю дрянь из тебя так, что комар носа не подточит.
— Нет, Паша, спасибо. Пускай твой хирург лучше с комаром разберется, кто и что у кого подточит. А если тебе наплевать на книгу, что и следовало ожидать, так и скажи.
«Обиделась. Может дел натворить», — вздохнул Паша. И вдруг ощутил себя очень несчастным. Так было всегда, когда он вспоминал свою подростковую глупую мечту стать писателем.
Утром казалось, что тупик непреодолим. Стефания безучастно прочла сообщение: Потоцкая, наконец, объявилась. Но зачем она теперь? Они поменялись местами — теперь Лика бомбардировала Стешу звонками, а та упрямо молчала. Но в конце концов капитулировала. Сопротивление бесполезно — у Лики на чужую беду безошибочный нюх. Во-первых, она любит оказаться сильной покровительницей. Во-вторых, это чисто журналистская хватка на информационный повод. Оба этих обстоятельства должны побуждать к бегству от нее без оглядки. Но Лика знала, чем обезболить — литровой бутылью «Бейлиса», этим отменным зельем куртизанок и крепких тружениц пера. Так бывает: в совете утешительном человек неловок до катастрофы, но вот в действии — самое то. Сорвалась в воскресный день из своей галереи: друг в беде! Забытые ценности, однако. И не поленилась приобрести злосчастный сборник — врага надо знать в лицо. Денег кровных на врага не пожалела. Виктор, не доверяя Ликиным маневрам, сначала категорически воспротивился бдениям над плагиатом.