– Веди себя как с обычными попаданцами. Конечно, если будет понятно, что это пришлые. Может быть, даже притворяйся дурачком. В общем, по ситуации.
Барон сжал губы трубочкой и посмотрел на бутылку виски, а потом поднял золочёную трубку телефона, крутанул ручку и произнёс: «Зайди».
В кабинет снова чопорно проник адъютант, неся несколько пухлых конвертов.
– Машину вызови, – коротко распорядился Бодриков, приняв конверты, а после обратился ко мне: – Это жалование. Там подписано, кому что. Я от себя немного добавил. И смотри, чтоб рыжая не надорвалась. Говорят, есть сие у ведьм. Жалко будет такой самородок потерять.
Я кивнул. Схлынувшее нервное напряжение переросло в апатию. Я даже не сильно запомнил, как доехал до усадьбы на авто Бодрикова. Разве что удивился сумме, которую барон добавил. Было больше табельного жалования в пять раз.
Часовой у калитки вытянулся по струнке. В усадьбе же ноги сами понесли меня в аппаратную. Под ногами привычно проскрипели ступени, а помещение с мерно мерцающим экраном встретило обыденным гулом ламп.
Иван опять спал, положив руки на столешницу и уронив на них голову. Он даже не проснулся при моем появлении. Перед глазами встал образ мёртвого бродяги. Вспомнились слова: «Черт. Не может человек просто из воздуха появиться». Может. И мы его просто проворонили.
Во мне закипела злость. Я с силой хлестанул тростью по столу, отчего она прогрохотала, как выстрел. На пол с шелестом полетели листы писчей бумаги.
– Встать!
Ванька подорвался и, вытянувшись передо мной, стал таращиться красными сонными глазами. Он сейчас явно ничего не понимал.
– Ещё раз не доложишь о чём-то подозрительном, я тебя вдоль хребтины отхожу вожжами. Понял?!
– Так точно, ваше высокоблагородие! – выкрикнул испуганный оператор.
Я глубоко вдохнул, задержал дыхание, а потом выдохнул. Нужно сохранять спокойствие. Все это обыденные неурядицы, и их нужно решать по мере поступления. Ничего этот труп не доказывает, бездомный мог нажраться пшеничной сивухи до чёртиков и не признать обычного бандита, а если я сейчас буду лютовать на пустом месте, ничего хорошего не случится.
Я снова втянул носом воздух, переводя дух. Кажется, к обеду успеваю.
Ноги снова понесли по лестнице, но уже не вверх, а вниз. Из столовой раздавались женские голоса и звон посуды. Дверь была приоткрыта.
– Нет. Вилку – в левую руку. Нож – в правую.
Это была Анна Кукушкина. Ее слова звучали так, словно являлись калькой с множества других таких гувернанток-воспитательниц, обитающих в широченной империи. Не хватало типовых «Вам надлежит», «Вы обязаны» и «Недопустимо» со всеми прилагающимися инструкциями. А подобный наставительный тон им, сразу видно, прививали с пелёнок.