С такими словами и ещё с гневным выражением лица влетела ко мне в кабинет Ольга. Дверь с шумом ударилась о стенку, а из коридора прозвучало затихающее эхо.
Влетела она, одетая в голубую шёлковую ночную рубаху, подол которой касался пола, и лишь изредка показывал домашние тапочки, скромно прячущиеся от всего мира на ногах своей хозяйки.
Прошло всего два дня с момента обновления наших отношений, а Ольга уже полностью обосновалась в моем холостяцком жилище, наполнив его своими вещами.
– Кто она?! – жена быстро подошла к столу и швырнула на столешницу конверт, проскользнувший по лакированному дереву и упавший мне на колени. – Я требую объяснений! Кто она?!
В тишине помещения было слышно, как часто и тяжело дышит Ольга. Ее грудь то поднималась, то опускалась, словно супруга пробежала целую версту. В то же время губы были поджаты, а глаза метали молнии. Казалось, от разрядов ярости на столе вспыхнут бумаги.
В свете настольной керосиновой лампы, разгоняющей полумрак опускающегося на город весеннего вечера, искры злости смешивались в широких зрачках с бликами дрожащего огня. Это придавало ее облику немного мистицизма. Даже непонятно, кто из девочек в самом деле ведьма.
Я поглядел на часы, показывающие почти полночь и поднял конверт, который оказался на поверку уже открытым. На жёлтой почтовой бумаге помимо черных и синих штемпелей каллиграфическим почерком было выведено: «Женечке Тернскому от его Заики», а ещё конверт едва уловимо пах женскими духами.
Я вытряхнул из конверта одинокий листок, развернул и прочёл.
«Папеньке плохо. Проститься хочет. Я вся в горе и слезах».
– Ну! – снова заговорила Ольга, а потом понизила голос и процедила сквозь зубы. – Ничтожество. Обманщик. Кобель похотливый.
На ее глаза навернулись слезы, которые она не скрывала, а я встал из-за стола, держа в руках письмо, и подошёл поближе.
– Не нужно читать моих писем.
Мой голос был спокоен, а вот Ольга сорвалась на крик.
– Провались ты пропадом!
Ее рука взметнулась, норовя ударить по щеке, но я успел перехватить за запястье. У меня перед глазами слегка поплыло и начало двоиться, в висках стал слышен стук. Как всегда бывало при несильном приступе, когда мои внутренние «Я» не могли поделить мой разум и тело.
– Отпусти! Подлец! Женя никогда не опустился бы до такого. А ты… ты выродок! Знать тебя не желаю! – продолжала выкрикивать Ольга.
Я вздохнул, собирая мысли воедино, и поднял бумагу на уровень лица.
– Во-первых, это не Зайка, а Заика. От слова заикаться. Максимилиан Заика. Это адъютант Бодрикова. Я ему как-то рожу набил, он, видимо, так отомстить решил. Но само письмо требует срочно прибыть к барону. А во-вторых, не надо истерии. Я не тот Женя, каким был раньше.