Когда дверь закрылась за Любкой, тетя Лида, видимо не сумев перебороть себя, заговорила:
— Не к тебе ведь она приходила. Нужен ты ей, как петуху тросточка. А языком размахался.
— Какое это твое дело, дорогая моя? Придет время, и она ко мне придет. Только я-то зря валяться не буду.
Ребята дружно хмыкнули, тетя Лида торжествующе усмехнулась.
…Любку я не видел недели две. В общежитии у нас снова воцарился порядок, спокойствие. Тетя Лида опять расцвела, обихаживала Серегу уже открыто, да и мы начали к этому привыкать.
…Никто никогда не знает, с какой стороны приползет беда. Вот стою я около диспетчерской будки на развилке двух дорог километрах в восьми от левого берега Камы (а нефтепромысел был на правом) и жду Любку. Она на своем «студебеккере» поехала на буровую и на обратном пути должна забрать меня.
Мороз градусов так за сорок, и если мне придется топать пешком через Каму — там ветер и все сорок пять градусов… Я даже подумать об этом боюсь… Нет, залезу в теплую кабину, буду разговаривать с Любкой, любоваться ею, а потом — сразу в столовку из кабины! Еще успею. Я не ел и не спал больше суток.
Мороз все стервенел и стервенел.
И когда я уже готов был бежать к раскаленной печке, в будку, на просеке показались фары «студебеккера». Большие сильные лучи то утыкались в снег, будто искали чего-то, то прыгали влево-вправо — шарили по стенам леса вдоль дороги.
«Студебеккер» промчался мимо.
Сначала я ничего не понял. Отблески лучей растаяли в темноте, а я все стоял, не двигаясь, тупо думая о том, как же я сегодня опять останусь без еды, курева, а вдруг меня, обессиленного, собьет ветром на Каме?.. Я зашел в будку, еле-еле насобирал по карманам табачных крошек на закрутку, задымил.
Почему Любка забыла обо мне? Должно быть, случилось что-то такое, чего она не ожидала… Можно было мне и разозлиться, я даже пробовал расшевелить в себе злость, но ничего из этого не получилось… Я спросил у заспанной диспетчерши, будут или нет сегодня еще машины, она, конечно, ничего толком не знала.
Что же случилось?.. Я выпил кружку кипятку, уснул, сидя на топчане, уснул сладко и услышал во сие Любкин голос:
— Проснись, поехали… ну, проснись…
Мне так не хотелось просыпаться. Смущало лишь то, что я не видел сон, а лишь слышал.
— Да проснись ты!
Это Любка будила меня.
— Ты откуда? — спросил я, еще ничего не соображая.
— Уже Каму переехала, — ответила Любка, — и только тут вспомнила, что тебя не подобрала. Поехали. Психовал тут? А? Чего про меня подумал? А?
Мы влезли в кабину. Любка протянула мне три папиросы. Я мигом очнулся.