Когда Любка вдруг появилась у нас в бараке, остановилась у двери и сдернула шлем, ее буйные волосы рассыпались по сторонам, а я размышлял над тем, зачем она пришла сюда, мне и в голову не могло прийти, как повернутся события.
— Присядь давай, — предложил, от неожиданности придав себе совершенно невозмутимый вид, Серега, — угощениев нету. Не ждали дорогих гостей. Но поглядеть на тебя — мы с удовольствием. Какими ветрами к нам задуло?
Сесть Любке было некуда, табуретки стояли далеко от нее, а одну, ближнюю, тетя Лида подцепила ногой, подтянула под себя и не просто села, а расселась, как в кресле каком-нибудь. То, что Серега не пойдет за табуреткой, было ясно. Ясно было и то, что и сама Любка за табуреткой не пойдет. И лишь только я двинулся с места, правда, подумав, что вмешиваюсь в чужие отношения, как увидел, что Любка опустилась на порог.
По лицу Сереги было легко догадаться, что он недоволен, и очень, появлением Любки и прикидывает, как ей сообщить об этом. Простить этого он не мог.
Но первой — глухо, сдержанно — спросила тетя Лида:
— Тебе сколько раз говорено было, чтоб стучала? Мужское у нас общежитие. Понятно?
— Беременная я, — ответила Любка уж очень будничным голосом, долго смотрела на Серегу, встала, перенесла табуретку, поставила ее перед плитой, села и проговорила: — Вот и пришла сказать… Что делать, Сережа, будем? Я в комитете комсомола была, там помочь обещали, если зарегистрируемся.
Кровь отлила от лица Сереги, оно нехорошо как-то побелело, губы обескровились почти; тревожнее того была тишина, в которой даже движение робкого пламени от угля казалось слышным.
Не знаю, чего добивалась Любка почти ежедневными приходами к нам в барак. Серега недовольно, а то и злобно молчал. Тетя Лида выходила из-за своей перегородки и, обхватив свои литые плечи ладонями, неподвижно ждала.
Понемногу эта история стала раздражать всех ребят. Сидим мы, бывало, рассуждаем о чем-нибудь, а тут явится Любка, из-за перегородки выйдет тетя Лида, и наступит почти зловещее молчание — хоть уходи.
Любка совсем подурнела, лицо ее обострилось, говорила она какие-то глупости, подчеркнуто не обращала внимания на сумрачного Серегу и так же внезапно уходила, никогда не попрощавшись.
В начале апреля снова все растаяло, в воздухе повеяло весной. Сил у нас прибавилось, и ребята стали возвращаться в общежитие позднее.
Дорог на нефтепромысле не строили, они были только в городе и вблизи него, а почва была глинистой, и переезды наши на буровые и обратно отнимали иногда много времени. А уж что они делали с нервами…