«Студебеккерам» было легче других машин. Тяжелые, с большими колесами, они плотнее прижимались к почве… Так что Любке было легче, если бы не ее душевное состояние. Я понимал, что развязка приближалась, хотя не видел Сереги по целым дням.
Однажды я спросил его в умывальне:
— Как дела?
— Сматываться мне надо, смываться, — ответил он спокойно. — Звереет Любка с каждым днем. Звереет все больше, а у меня к ней проходит все… Вот нашелся бы умный человек, выгнал бы меня отсюдова. Пока беды не случилося. Ты не смотри, что она тихая с виду, внутри у нее огонь из березовых дров.
Проклятой ночью, одной из тех, которые царапают память всю жизнь и в то же время дают тебе полное основание уважать себя, в одну из таких ночей нам пришлось переплывать Каму. Вокруг скрежетали, а иногда стукались о лодку льдины.
Столовка оказалась еще закрытой. Мы спали в кузове. Начальник еле разбудил нас, и мы разбрелись по домам.
У нашего барака стояла Серегина полуторка. Я вошел в комнату, еще на улице начав стягивать одежду, чтобы сразу залечь спать. Но у койки меня перехватил Серега, сказал:
— Расчет я оформил. Машину с грузом перегоню в Оверята, а там на поезд и в Кунгур.
Тут же рядом оказалась тетя Лида и проговорила, стараясь оставаться хотя бы внешне ни в чем не заинтересованной:
— И чего ты ребеночка испугался?.. Ну, родит… Ничего страшного, даже если и двойня. Скорее комнату дадут.
— Не ребеночка вашего я боюсь! — сквозь зубы, на крике ответил Серега. — Я бы вас обеих на руках носил, если бы вы цепями мне не грозили. Я в неволе не могу. Я в неволе, как все буду — обыкновенный. Неволя у меня все силы отнимет. Как вы этого не понимаете?!
— Никуда ты не уедешь, — раздался Любкин голос. Она вошла в комнату, остановилась у двери, словно силой собиралась не выпустить его. Она долго молчала и вдруг почти крикнула: — Мой ты, мой — никому тебя не отдам!
У Сереги дрожали губы, он сжал кулаки и визгливо заговорил, запричитал будто:
— Ничей я, ничей! Свой я! Убирайся, чтоб греха не было! Не привязать меня тебе! Я жить на свободе хочу!
— Я люблю тебя, — как бы напомнила ему Любка. — Ребенок у нас с тобой, Сережа, будет…
— Не напоминай ты ему, дуреха, о ребенке-то, — сказала тетя Лида. — Не терпит он про ребеночка-то. Деру он от его.
— Не от него я, — все еще сжимая кулаки, но уже сдержанно ответил Серега. — Не хочу, чтоб мной кто-то командовал. Ребеночек этот, к примеру. Убегу я от вас обеих, убегу. Хоть босиком по снегу!
— Я-то чем тебе не угодила? — Тетя Лида вся сжалась, но произнесла это ласково. — Я тебе подарочка не готовлю.