Ей было хорошо стоять рядом с ним. Головой она едва доставала ему до плеча, — чтобы слышать ее шепот, он наклонялся, — и это было еще приятнее.
Потом она с блаженством пила чай. Ее забавляло все: и то, что он плещется, и то, что она обжигается, и то, что можно заказать столько стаканов, сколько хочешь. А главное — она одна, впервые в жизни сама себе хозяйка. Натали даже хихикнула несколько раз.
А парень был грустный и улыбался лишь тогда, когда встречался с ней взглядом. И улыбка была тоже невеселой.
— Приятно на вас посмотреть, — сказал он, — радостная вы до предела.
Они снова встали у окна.
— Звать вас как? — спросил парень. — Меня Виктор.
— А меня… — она помолчала, раздумывая — соврать или не соврать, и ответила с отчаянием: — А меня назвали Натали. Вот!
— А что? Натали. Красивое имя.
— Красивое, — насмешливо согласилась она, — представляете: Натали Петровна!
— Ну и что? Вот если у меня родится дочь, я обязательно назову ее Настей. А если сын — Степа. Но и Натали — совсем неплохо. И очень переживаете?
— Иногда — ужасно!
— Зря. Кстати, вам идет это имя.
Встречный состав прогромыхал, казалось, по крыше вагона. Натали долго ждала, пока он затихнет…
Виктор молчал.
Она спросила, подавив робость:
— Почему вы невеселый?
— Нет, я в принципе веселый, — грустно отозвался он. — Был веселый.
А ей захотелось провести ладошкой по его льняным кудрям. Она устыдилась этого желания и отвернулась. И сколько ни пыталась смотреть в окно, придумывать фразы под стук колес, а — думалось о Викторе. Ей верилось, что она может помочь ему чем-то, только не знала, чем.
И сказала опять с отчаянием:
— Вы странный.
— Обыкновенный я, — сказал Виктор, — самый что ни на есть обыкновенный. А мечтал, представьте себе, быть незаурядным. Личностью мечтал стать. А превратился… — он махнул рукой.
— Почему вы о себе говорите в прошедшем времени?
— Нет, вы все-таки цып-цып-цып. — Виктор рассмеялся и провел ладонью по ее голове, и Натали закрыла глаза. — Подрастете, поймете кое-что, можно будет с вами о жизни философствовать.
Когда она пришла в себя от его прикосновения, Виктора рядом не было. Натали всполошилась. Она жалела его, и жалость оказалась неожиданно острой. «Я должна помочь ему, — торопливо думала Натали, — я могу ему помочь, только не знаю — как!»
И все вместе — и то, что она впервые ехала одна, и стук колес, и воспоминание о том, как его ладонь прикоснулась к ее волосам, и то, что в сердце была жалость, и желание сейчас же увидеть его — все это было радостно и тревожно. Все было впервые.
И когда Виктор подошел, Натали призналась: