Во мне просто зверь проснулся.
В другой раз у нас дома осталась ночевать подруга сестры. Я залез в ее койку. Она меня оттуда вытолкнула. На следующий день сестра донесла об этом мамочке. Мне это показалось забавным. То, что родителей взбесило такое мое поведение, — приятный бонус. Мне это стало нравиться еще больше.
Музыку я тоже теперь видел по-другому. В августе 1969 года я пошел на Led Zeppelin в Corona Park в районе Куинс, и на этом концерте, где было меньше двух тысяч человек, сексуальность того, что делают цеппелины, ощущалась просто физически. Сам концерт проходил в павильоне «Штат Нью-Йорк», выстроенном в 1964 году к Всемирной выставке. Это такое странное сооружение — наполовину открытое, на полу мозаичное изображение карты штата, крыша — из разноцветного плексигласа, рядом — летающая тарелка на колоннах. Звучание гитары Джимми Пейджа поразило меня так же сильно, как в детстве Бетховен. Пейдж показался не просто отличным гитаристом, но — визионером, который сочинял и составлял разные фрагменты в звуковое совершенство. Led Zeppelin взяли уже известную музыкальную форму — рок на блюзовой основе — и превратили ее в нечто новое, совершенно свое.
Роберт Плант пел как сирена — я и не подозревал, что так вообще возможно! Я уже слушал живьем Терри Рейда и Стива Марриотта — в определенном плане предшественников Планта — но Плант точно был лучше, мощней, притягательней, совершенней. Он просто создал стиль, которого ранее не существовало. И при всех его исключительных вокальных данных он не был просто певцом. Роберт Плант был воплощением рок-божества. Никто так не выглядел. Он был таким создающимся архетипом. Помню, потом я пошел на The Who, и увидел, что фронтмен Роджер Долтри сменил свою пышную прическу — отрастил кудрявые локоны. Ага, подумал я, хочешь на Планта быть похожим. Все хотели внешне походить на Планта и петь как Плант.
На той летней сцене все происходившее изумляло. Тот концерт — мое переживание, самое близкое к религиозному.
На концерт мы пошли с Дэвидом Аном, с которым мы продолжали общаться время от времени, и по окончании я его просто попросил: «Давай не будем говорить об этом. Не будем о концерте — ведь что бы мы ни сказали, это просто все обесценит».
Я никогда, вообще никогда в жизни не увижу и не услышу подобного совершенства.
Я понимал, что для меня музыка — все еще спасение и главное решение проблемы глубокой внутренней неуверенности. Я хотел реального подтверждения, которое я чувствовал, играя перед публикой. Хотя Post War Baby Boom не зарабатывали ни пенса, мы давали концерты в местах вроде Beehive; а мне самому нравилось петь свои песни под гитару менеджерам паблишинговых компаний. Так что я снова начал поигрывать с Мэттом Раэлом, младшим братом Джона из Post War Baby Boom. Несколько лет назад мы с Мэттом очень много играли вместе, и теперь снова врубили наши черные фендеровские комбики, и принялись экспериментировать. Иногда к нам присоединялся барабанщик Нил Тиман. Часто мы выворачивали все ручки усилителей до конца — тембры, громкость — и создавали тройную стену шума.