Смагин выжал контактную кнопку на трубке телефона и, стараясь говорить твердым голосом, произнес:
— Приветствую тебя, Валентин Петрович, у меня беда, застряли капитально, даже местный ледокол пробиться не может, но у меня есть идея. А что если ты на своем корвете прошел бы метрах в двадцати от нас, то, возможно, мы попытались бы пристроиться к тебе в кильватер.
Несколько секунд молчания говорили о том, что капитан транспорта обдумывает варианты, затем послышался его тяжелый и не такой уж дружелюбный голос.
— Это невозможно, очень опасно как для меня, так и для твоего пассажира, ты понимаешь, чем я рискую в случае неудачи — это конец моей карьеры, а то и тюрьма.
— У нас нет другого выхода, я тебя знаю, ты человек рисковый и ответственный, иначе бы не был капитаном крупнейшего в мире рефрижератора, но кроме тебя, Валентин Петрович, нас никто отсюда не вытащит, пока будем рядиться, судно, не дай бог, пойдет ко дну, как ты после этого дальше жить будешь.
— Ой, не надо, Игорь Львович, давить на совесть, дай хоть минуту подумать, далеко там капитан, хочу узнать его мнение.
Игорь передал трубку Семенову, который раскачивался рядом с пятки на носок, бормоча себе под нос какие-то фразы, но с достоинством главного человека на пароходе взял трубку.
— Капитан «Орловой» на связи — отрапортовал он по-военному.
— Ну, как согласен с планом начальника, если да, тогда, коллега, готовь машину и, как — только я пройду по борту, давай полный вперед.
— У меня все готово, «Карское море», ждем.
Темный силуэт восьмитрюмного рефрижератора, как всегда бывает в таких случаях, появился неожиданно. Он, словно огромный, черный айсберг, сопровождаемый воем судовых сирен, проплыл, казалось, впритирку с бортом, накренившегося на десять градусов пассажира и также быстро исчез в белой пелене снега. Рефрижератор шел в балласте, и на мосту пассажира отчетливо видели, как его огромные, блестящие латунью, винты рубят лед, серебряными брызгами, разлетающийся на десятки метров.
Капитан пассажира со звоном рванул ручку телеграфа на полный вперед. Пароход затрясло от работающих на полную мощь двигателей, рулевой положил штурвал право на борт, пытаясь завести нос в черную прогалину чистой воды, которая на глазах стала затягиваться. Казалось, пассажир дрогнул и слегка подался вперед навстречу свободе, но через десять минут бесполезной борьбы со стихией застыл, сотрясая сильнейшей вибрацией все свои внутренности и перепуганных людей, извергая в снежное небо густые клубы копоти.
Семенов крепко впился пальцами в деревянный планширь и уперся лбом в замерзшее стекло лобового иллюминатора.