Марина неожиданно для себя всхлипнула, и на ее огромных глазах навернулись слезы. Семкина с испугом посмотрела на подругу.
— Ты че, старая, случилось чего. В первый раз вижу, чтобы Батькова ревела.
Марина утерла слезу и грубо рассмеялась.
— Не видела никогда, больше и не увидишь, все кончай, морду пудрить, американец заждался, у меня аж руки чешутся его потискать. Возьми бутылек с клофилинчиком — проверенное средство, напрочь память отшибает, даже у самых правильных коммунистов, что лезли в мою постель. Идем, Алка, потешим свою порочную душу и смоем унижением женскую растоптанную честь кровью и потом еще более ничтожных людишек.
* * *
Джон Карпентер, облачившись в «Аляску» и обмотав шею длинным шерстяным шарфом, прохаживался по безлюдной и холодной прогулочной палубе. В руке он держал увесистый пакет с двумя литровыми бутылками виски «Блэк энд Вайт» и большой коробкой шоколадных конфет, изготовленных на московской фабрике имени какого-то Бабаева. Джон понимал, что через несколько часов начнется перегруз пассажиров, и он больше никогда не сможет насладиться бранной трелью известной всем в пароходстве Марины Батьковой. Он посмотрел на свой «Ролекс», приобретенный на деньги от последней сделки по продаже рефрижераторов, и самодовольно улыбнулся. «Этот Смагин прямо из кожи лезет, чтобы выслужится, а до сих пор не понял, что большие деньги не зарабатывают честной службой или изнурительной работой, они делаются из воздуха при помощи мозгов избранных людей человечества».
К этим людям без ложной скромности Карпентер относил и себя, единственное, о чем он сейчас сожалел, что дал Смагину аванс в двести долларов. Но Смагин сдержал слово, и сегодня в обед к нему позвонила незнакомая девушка. Она представилась Аллой и назначила встречу на прогулочной палубе, чтобы потом переместиться для аудиенции в одну из неприметных кают теплохода.
Кто-то тронул Карпентера за плечо. Перед ним стояла крашенная блондинка в черном пальто с ламой и в японских кроссовках, эдакую униформу пароходских красавиц. Яркую, боевую раскраску, воспаленного от многочисленных выпивок, лица, дополняли золотые украшения с крупными бриллиантами в маленьких прозрачных ушах и индийское ожерелье из черных, сверкающих звездочками камней на уже начавшей стареть шее, подернутой мелкими складками и поникшей груди, неприлично, выпирающей молочной наготой, из-под черного меха воротника. Она протянула крохотную ладошку и, улыбнувшись красными, словно у клоуна губами, представилась:
— Алла, подруга Марины, — женщина кокетливо улыбнулась, — как и договаривались, она ждет вас в своей каюте.